Таящийся ужас 3

Судорожное движение поколебало шаткое равновесие, я оказался абсолютно не готов к тому, что книги все сразу выскользнут у меня из-под ног. Глаза мои адски расширились, готовые вылезти из орбит, ноги дернулись, а руки взметнулись над головой, цепляясь за натянувшуюся веревку. Обманчивое зрение утративших подвижность глаз выхватило ее лицо, — она пристально смотрела на меня. Она улыбалась. — улыбалась, наблюдая, как я конвульсивно захрипел, словно добровольно выплевывая из себя последние остатки собственной жизни, — и сжимала нож в неподвижно застывшей руке. Вот оно что: на сей раз она все-таки даст мне умереть, и главное, что за это ей ничего не будет. Перед моими глазами возник круговорот световых пятен, перемежающихся темными вкраплениями, пока все не потонуло в густом, непроглядном мраке…

Я медленно открыл глаза. Найда опустилась на колени рядом и лихорадочно растирала мои запястья, словно пытаясь загнать в них утраченную жизнь. Я жадно вдыхал, буквально впитывал, сладкий, пьяняще-дивный воздух. Веревка куда-то исчезла, а книги, как и прежде, стояли на стеллажах. Сколько времени я находился без сознания? Пять минут? Десять?

— Ты задумала убить меня? — слова вырывались словно пьяные матросы из таверны.

— Задумала, — бесцветным голосом произнесла она.

В моей голове беспомощно кружились и путались дурацкие мысли. Я понимал, что она не лгала, и все же эта правда непостижимым образом оставалась мне недоступной. Как она может сохранять спокойствие, быть такой холодно-равнодушной?

— Но почему, Найда?

Она взяла со стола стакан, протянула его мне и чуть подняла мою голову, пока я глотал саднившее горло виски. Где-то, в глубине моего тела, начала вздыматься теплая волна. Я так и не умер, я продолжал жить и жизнь никогда еще не представлялась мне такой упоительной и сладостной.

— Я ждала, Эрик, долго ждала и верила, что когда-нибудь настанет день и ты сам поймешь смысл того, что ты делаешь со мной. Я сохраняла надежду, потому что любила тебя. Но ты зациклился на своей работе. Много же мне понадобилось времени, чтобы постичь эту истину. Твой эгоизм погубил Анетту, а вместе с ней и остальных женщин, над которыми ты так радостно насмехался, описывая их в своих книгах. Взгляни хотя бы на то, как ты вверял мне собственную жизнь… Может быть, Эрик, для тебя это и было всего лишь невинной забавой, но скажи, ты хоть раз обо мне подумал? Ты был до конца уверен, что противоядие подействует? Или я вдруг опоздаю наложить жгут? Вдруг мне не удастся остановить кровотечение? Тебе никогда не было интересно узнать, что думаю по поводу всего этого лично я? Раз за разом смотреть и видеть, как ты умираешь, угасаешь у меня на глазах, да еще, вдобавок ко всему, стараться в мельчайших деталях все запомнить, чтобы потом пересказать тебе в красках и подробностях!

«Она сердится», — с явным удовольствием подумал я.

Гнев разрумянил ее, бешеными искрами заплясал в глазах: гордая, пленительная грудь поднималась и опускалась, словно стремясь вырваться из воздушных пут скрывавшего ее платья.

Отлично! Еще чуточку отлакировать и будет что надо… Неожиданно в мой желудок словно вонзилась острая раскаленная игла — и тут же растворилась в нем. Я сделал глубокий вдох.

— Найда, но ты же разрезала веревку. Значит, в тебе еще осталась любовь ко мне…

— Возможно ли это?

Могильная стужа в ее темных глазах, в голосе — вековой лед. Я понимал, что стоит мне дотронуться до нее хотя бы пальцем, она сразу же заледенеет, покроется инеем.

— Любовь… А знаешь ли ты, сколько их, образов этой самой любви? Или ненависти? А может, того и другого вместе? Все это сплетается друг с другом и постепенно твой мозг становится хранилищем миллионов мельчайших извержений, взрывов, и тогда, ты начинаешь ощущать, как сердце сотрясают рыдания, а слезы катятся в темную бездну внутри тебя…

Нахлынула новая волна острой боли; наружу через поры брызнул холодный пот; во рту появился странный, непривычный привкус… По всем моим жилам запульсировала отчаянная тревога.

— Это виски?..

— Да, Эрик, виски… И чуточку аконита.

—  Аконита?! — Я хотел было кинуться на нее, но противная слабость сразу же отбросила мое тело назад.

Мне был известен этот яд — в прошлом году я упоминал его в двух своих романах. Значит, меня ожидало медленное, постепенное, но неотвратимое угасание при сохраняющемся вплоть до самого конца сознании.

Я неотрывно глядел на нее, но Найда по-прежнему стояла на коленях, сжав тонкие прелестные руки, и спокойно, без малейшего намека на ненависть рассматривала меня, а ее гладкое, красивое лицо оставалось таким же угрюмым.

Смерть вообще похожа на женщину — столь же прекрасна, сколь и таинственна…