Таящийся ужас 3

Как обычно позавтракал я рано и в полном одиночестве. После этого, также по традиции, сделал необходимые заготовки для завтрака Риты: жидкое тесто для вафель, хлеб для тостов и столовая ложка джема. Потом заправил кофейник и поставил его на газовую плиту. Когда она поднимется в свое обычное время и проковыляет на кухню, все, что от нее потребуется, это лишь давить на кнопки и поворачивать рычажки. В этом заключался ее личный вклад в утреннюю работу по дому.

Затем аккуратно, очень аккуратно я снял колпачок с молочной бутылки, капнул в нее три прозрачные как слеза капли из пробирки, после чего столь же осторожно установил колпачок на прежнее место. Дело в том, что Рита за завтраком всегда выпивала стакан, молока и чашку кофе. По ее словам, это очень полезно для пищеварения. Пожалуй, так оно и есть, поскольку какими бы болезнями она ни страдала, несварение желудка в этот список не входило. Окончив свои манипуляции с бутылкой, я вышел из дому и отправился на работу.

Было девять часов утра.

В 12.07 я снова пришел домой — это было обычное обеденное время. Как всегда под мышкой я держал свертки с бакалейными товарами — я люблю побаловать себя за обедом. Любой наблюдательный сосед мог отметить, что я ежедневно повторяю в мелочах одни и те же действия. Поднявшись по лестнице на три пролета до своей лестничной площадки, я вставил ключ в замочную скважину, отпер дверь, прошел в квартиру и увидел ее. Прежде чем присмотреться получше, я снова притворил за собой дверь. Она лежала, откинувшись навзничь, рядом со столом. Видимо падая, она уцепилась рукой за скатерть, которая укрыла все ее тело вплоть до самой шеи. На полу валялись осколки столовой посуды. Хорошо. Очень хорошо.

Я опустил свои свертки на пол, придав им такой вид, словно выронил их из рук при виде ужасного зрелища, представшего передо мной, когда я пришел на обед домой. Затем прошел на кухню и вылил в раковину содержимое пробирки, спрятанной на верхней полке шкафа для посуды. (Помню, я еще подумал тогда, что жидкость убьет немало маленьких рыбок, прежде чем окончательно растворится в безбрежных просторах океана.) После этого я бросил в топку все пробирки, банки, колбы и прочий инвентарь. Наконец я сделал семь шагов в сторону телефона, набрал номер коммутатора и, услышав, как обычный бездушный женский голос прогнусавил: «Слю-ушаю вас», вежливо проговорил:

— Соедините меня с полицией.

Потом они приехали и приступили к выполнению своих обязанностей. Обыскали каждый уголок, задали массу вопросов, зафиксировали данные на соседей, сделали массу фотоснимков, всяческих замеров и в качестве завершающего шага, призванного подчеркнуть их максимальную эффективность, вынесли из квартиры тело покойной. Я сидел в маленькой гостиной, притулившись в углу дивана и прижав к носу платок.

На все вопросы, на все их бесчисленные и абсолютно бессмысленные вопросы я лишь кивал. Разумеется, я пребывал в состоянии горя и отчаяния. Таким я для допроса абсолютно не годился. Двое полицейских переглянулись, потом почти синхронно покачали головами, выражая свое соболезнование. «Давай-ка лучше оставим беднягу одного…»,казалось, говорили их жесты. Все это я заметил, искоса поглядывая на них поверх своего платка.

И был там еще один детектив, которого звали Дилэни — он прошел в гостиную и сел рядом со мной на диван, положив одну руку мне на колено.

— Послушайте, мистер Петерс, — проговорил он, — сейчас, конечно, не время выяснять детали. Это я понимаю. И сейчас мы уйдем отсюда, оставим вас одного. Но сначала мне хотелось бы выяснить одно обстоятельство. Газеты вы, я полагаю, читаете. И знаете, что в городе объявился какой-то маньяк, который направо и налево травит людей. Мы не знаем почему — не знаем, какого черта ему вообще надо. Все, что нам известно, это то, что он отравляет людей, причем делает это безо всякого разбора. Вот сегодня он сделал это здесь. А завтра может повторить то же самое где-то в западной части города, в восточной, не знаю даже где именно. И нет у нас средств противодействовать этому человеку. — пока нет.

Я отнял платок от лица, но взгляда на него не поднимал.

— Но как, — прошептал я, — как он прошел внутрь? И… бедная Рита…