Таифская роза Адама

Перед Никой поставили красивое блюдо. Пару мгновений — и его украсил шикарный фаянс коллекционного сервиза, на котором красовался дымящийся стейк. И снова, как всегда, невидимая рука официантов, снующих так услужливо и умело, что их даже не было заметно, словно бы все делали невидимки.

— Сегодня красное вино, Ника… Помнишь, наш первый разговор? Сейчас, когда мы имели возможность познакомиться… поближе, — на последнем слове его губы слегка дрогнули, — красное более уместно. Богатый купаж. Это бордо из моих собственных виноградников.

Ника молча проследила за тем, как ее стильный хрустальный бокал на тонкой, как шея лебедя, ножке наполнился красновато — бордовой жидкостью.

Девушка пригубила вино, которое действительно заиграло на языке пленительной терпкой насыщенностью, с аппетитом и знанием дела разрезая стейк посередине — так делали все те, кто любил есть правильно приготовленное мясо — не прожаренное до черных корост, а сочное, с розовой сердцевиной. Тем самым останавливался процесс приготовления, который в случае со стейками продолжался и на тарелке.

Взяла в рот тающий в буквальном смысле кусочек и невольно восхитилась его изумительным вкусом.

Адам улыбнулся.

— Почему-то знал, что ты оценишь прожарку медиум (прим. — средняя), когда сердце стейка все еще розовое, с крапинками крови при нарезке. Такие, как ты не любят велл-дан (прим. — сильно прожаренное), когда мясо превращается в подошву.

— Не стоит сейчас пытаться меня удивить. Вы наверняка читали мою биографичку, шейх Адам. Я выросла во Флоренции. Это родина стейков.

Снова легкая улыбка на его губах. Молчит. Смотрит оценивающе. Адам знал, что она итальянка, но не более. Как ни пытались его люди что-то пробить про Нику, все упиралось в скудную информацию весьма тривиального характера. Сирота, отучилась в школе, подмеченный талант учителя музыки, развитие музыкальной карьеры, действительно, вся жизнь во Флоренции, даже по Италии она особо не ездила, пока не попала в труппу к Марте. Ничего нового или экстраординарного, за что можно бы было зацепиться…

— Давай насладимся едой, — заключил Макдиси, более не отвлекая ее от трапезы.

Ближайшие полчаса они, как и в прошлый раз, почти ничего не говорили друг другу. Она уже успела запомнить, что он не любил отвлекаться от приема пищи. Когда тарелки обоих опустели, а официанты начали заниматься сменой блюд и приборов, за очередным глотком вина Адам перешел к сути разговора, который Ника и предполагала.

— Ты прочитала книги, которые я тебе передал?

— Да, у меня было время с ними ознакомиться, — ответила она предельно спокойно.

— И что думаешь?

Она пожала плечами.

— Что сказать? Абьюз, насилие, жестокость, агрессия.

Вскинул бровь скептически.

— Ты ведь не двоечница. БДСМ о чем угодно, только не об этих понятиях, о которых ты говоришь. Зачем ты опять обостряешь…

— Я говорю о своих личных впечатлениях. Простите, но я не могу понять, как причинение боли и насилия женщине может делать мужчину мужчиной. Нас всех с детства воспитывают в рамках определенных правил приличия и стандартов. По ним мужчины должны быть джентельменами, а не насильниками, а женщины — леди.

— А не киллерами, да, Ника? — закончил он за нее, отложив приборы, — так почему ты не стала леди. У тебя были на это все шансы — хорошее образование, утонченная профессия, идеальная внешность…

— Речь сейчас не о частностях, — возразила она.

— Речь именно о них, Ника. Человеческая природа — это частности. Нет никаких общих правил, вернее, даже если они и есть, действуют они не всегда. А слепое следование этим правилам как раз и делает нас несчастными. Это и есть истинное насилие — всю жизнь пересиливать себя и делать так, как велит долг или общественное мнение, а не твоя собственная суть. Люди, пришедшие в БДСМ, как раз эту самую свою суть хорошо принимают и понимают. Для них тема — это освобождение, катарсис, перенос. Это возможность излить свою боль, то, что сдерживается внутри, во вне…

— Не все хотят что-то изливать…

— Верно. Именно поэтому не все хотят идти в БДСМ.

— С чего Вы решили, что этого хочу я?

Адам встал… Подошел к ней. Приподнял ее голову, подцепив подбородок кончиками пальцев.

— Я вижу в тебе эту застрявшую боль, Ника. Она разъедает тебя изнутри. Она мучает тебя. Я вижу это в твоих глазах. В самый первый день увидел, когда только ты села играть в зале…

Девушка машинально отстранилась, хмыкнув и разорвав их зрительный контакт. Тоже резко встала. Отошла в сторону, но он продолжал наступать, сужая личное пространство между ними.

— Это абьюз…