Тайфун над пограничной заставой

— А четыре не влезет? — спросила Надежда Петровна, добродушно посмеиваясь.

— Нет, три. Больше не надо.

У Стародубцевых вся квартира была в рукоделиях Надежды Петровны — бесчисленных вышивках, подушечках, салфетках, накидках, дорожках, ковриках. На стене висели такого же вида картинки — целующиеся голубки и две кошечки, нежно касающиеся носами друг друга.

Тоня решила, что свою квартиру она, конечно, уберет совсем иначе — строго, современно, никаких котиков и подушечек! Два-три пейзажа, которые нарисует Гоберидзе, на столе — японский букет из трех компонентов, несколько больших раковин и грубых, но красивых камней на книжной полке. Кстати, книжную полку тоже надо будет поставить не вдоль стены, а поперек. Недавно Тоня видела такую картинку в заграничном журнале, и ей понравилось.

— Чем кормить-то своего сегодня будешь? — спросила Надежда Петровна, отрывая Тоню от мыслей о квартире.

Обед Тоня готовила, то и дело поглядывая в поваренную книгу, которую привезла из Орла. Она долго листала ее, стараясь выбрать блюдо повкуснее из тех, что не надоели и что можно было приготовить из не очень богатого запаса продуктов. Вчера она получила их с продовольственного склада. Старшина Иван Иванович, гремя ключами, отпер большой висячий замок и растворил дверь. В нос ударил запах соленой рыбы, квашеной капусты, чудом уцелевшей еще с прошлого года, каких-то специй. Стародубцев отсчитал несколько банок консервов, отвесил крупы, муки, масла, после чего Тоня расписалась в ведомости. Сверх всего старшина дал изрядный кусок лосиного мяса, за которое уже не надо было расписываться, это был не предусмотренный порядком продовольственный паек, а некое дополнение к нему, такое же, как рыба или молоко от своих заставских коров.

Тоня решила угостить мужа клецками и голубцами, коронными блюдами, которыми ее мать всегда угощала дочку в первый день каникул. Она совсем отвыкла от плиты — ее надо было топить дровами, плита дымила...

Бочкарев несколько раз звонил ей, она стремглав бежала к трубке и слышала один и тот же вопрос, заданный вклюбленным голосом: «Ну, как ты там?» Она отвечала: «Все хорошо, Вася. Убираю квартиру». Или: «Все хорошо. Готовлю обед». Он говорил: «Смотри не переутомись... Ну, пока». Очевидно, в этот момент в канцелярию кто-нибудь входил, и Бочкарев поспешно клал трубку.

Из своего окна Тоня иногда видела мужа, когда он направлялся куда-то через двор или встречал у крыльца вернувшийся с границы наряд. Ей казалось забавным и в то же время нравилось, что все, кто служил на заставе, первыми приветствовали ее Васю и делали так, как он говорил. Это было непривычно и даже несколько возвышало ее самое в собственных глазах.

В половине второго у Тони было все готово, накрыт стол, и тарелки на нем стояли не казенные, а свои, от парадного сервиза, глубокие и мелкие. Тут же на столе в склеенной вазе красовалась большая рябиновая ветка с пурпурными листьями и тяжелой гроздью крупных красных ягод. Пахло голубцами, было слышно, как они тихонько кипели на плите. Клецки она решила опустить в бульон, как только увидит, что Бочкарев уже идет домой.

Без пяти два она подошла к окну и уже не отходила от него, глядя на дверь дома напротив. Там шла своя жизнь, в беседку возле крыльца забегали пограничники, торопливо курили и бросали окурки во вкопанную в землю бочку с водой. Несколько раз прошел туда-сюда старшина. «Спидола» то умолкала, то начинала петь с новой силой.

Бочкарева не было.

В половине третьего заскрипел зуммер, и Тоня подбежала к телефону.

— Тонечка, услышала она виноватый голос мужа.— Прости, пожалуйста, но я немного задержусь.

— Как же так... У меня все готово. Перестоится... — пробормотала в ответ Тоня.

— Ничего, съедим и перестоенное... Извини, пожалуйста... Очень занят.

Через полчаса он позвонил снова.

— Тонечка, ты не очень ругаешься?.. Я еще не освободился...

— А когда же? — спросила она упавшим голосом.

— Не знаю... Ты меня не жди, обедай сама. И не...

Тоня бросила трубку, побежала в спальню, уткнулась лицом в подушку и заплакала.

Кого пригласить на пир по случаю приезда Тони, у Бочкарева не было никаких сомнених. Он мог позвать только старшину с Надеждой Петровной да Невиномысского. Вообще вечеринки на заставах устраивались очень редко и не поощрялись начальством, которое почему-то не верило, что, собравшись вместе на какой-либо праздник, приглашенные ограничатся чаем или молочным коктейлем.

На самом же деле офицеры на заставах, как и все люди, поднимали рюмки на Новый год или за чье-нибудь здоровье.

Бочкарев рассказал Тоне, как к ним на Курилы прилетел в прошлом году корреспондент столичной газеты и привез в подарок бутылку кока-колы и как они втроем с начальником и корреспондентом, замкнувшись в канцелярии, быстро и без удовольствия опорожнили даже эту бутылку, спрятали посуду в сейф и пошли в столовую.

— Ни тебе аванса, ни пивной — трезвость, Тонечка, — продекламировал Бочкарев, весело усмехаясь.

— Значит, моя бутылка «Плиски» таки будет стоять нераспечатанная? — спросила Тоня.

— Ничего, геологи выпьют! — утешил ее Бочкарев.