Тайфуны с ласковыми именами

В общем, переговоры начинаются туго, и каждый предъявляет максимальные претензии, что совершенно естественно, потому что при таких сделках всегда надо драться за максимум, чтобы вырвать у партнера хоть что-то Наконец, устав от бесплодных пререканий, американец благоволит стать обеими ногами на твердую почву.

– Послушайте, Лоран: даже если вы действительно предложите мне эти воображаемые брильянты и я соглашусь ответить взаимностью, вам от этого радости мало – по той простой причине, что досье у меня нет.

– Вы хотите сказать, полного досье, – поправляю я его.

Он смотрит на меня несколько настороженно и кивает.

– Значит, вы в курсе…

– Абсолютно. Могу даже доверительно сообщить вам, что одна часть бумаг уже в моих руках, правда, в виде фотокопий. – И так как он продолжает сверлить меня взглядом, я спешу добавить: – Только не надо терять голову. Я не настолько глуп, чтобы носить их с собой. Но у вас хранятся остальные две части.

– Возможно, – уклончиво отвечает Ральф. – Но лично я располагаю только одной.

– Именами?

– Нет, сведениями о выполняемой работе.

– Это почти что ничего… – бормочу я.

– Это – все, – красноречиво разводит руки американец. – Только имейте в виду, я пока вовсе не собираюсь предлагать вам эти материалы.

– Вы хотите сказать, что готовы вечно трястись над ничего не стоящими бумажками? И не склонны их поменять на сокровище в миллионы долларов? Да вы просто не сознаете, что говорите, Бэнтон.

– Возможно, я и согласился бы на обмен, – продолжает мой собеседник. – Но при условии: за мои негативы вы отдаете ваши негативы плюс брильянты.

– Это уже непомерная жадность, дорогой!

– Вовсе нет. Просто я соглашаюсь на ваши условия. Негативы, которые вы можете мне передать, – копия. Верно, мои – тоже копия. Но вам ведь решительно все равно, копия или нет. А я, имея на руках два фрагмента, могу хоть отчасти умилостивить начальство.

– Нет, вы и впрямь ненасытный человек, – произношу я с оттенком горестного примирения.

– Я великодушен, Лоран. Иначе в это время вам бы уже делали вскрытие. Вчера вы нанесли побои двум моим людям, четверо других лечатся в больнице от тяжелых ожогов. Ваше сегодняшнее издевательство над Томом не в счет. За любое из этих безумств вам полагается пуля. А вместо этого, как вы видели, я деликатнейшим образом освободил вашего мальчишку и дошел даже до того в своем мягкосердечии, что торчу вот здесь в лесу и беседую с вами. Нет, мое великодушие действительно выходит за рамки здравого смысла. Но что поделаешь – характер.

– Я так растроган, Бэнтон, что готов уступить. Ладно, вы даете мне негативы в качестве скромного задатка, и будем считать, что мы договорились.

– Никаких задатков, – качает головой американец. – Вы получите копии в тот самый момент, когда я получу брильянты. – Он снова смотрит на меня, но теперь его взгляд приобрел свою обычную сонливость. – Тем не менее в этой сделке задаток наличествует. И это – вы. Не воображайте, что хоть в какой-то мере можете рассчитывать на бегство. Или на какие-нибудь безумства. С этого вечера на вас наложен карантин, Лоран. И хотя вы, возможно, не замечаете этого, но карантин и в данный момент имеет место.

Я не стану озираться – я почти уверен, что где-то рядом его верный Тим или кто-либо еще затаился с пистолетом в руке, заранее снабженным глушителем, или зажал в кулаке один из тех ножей, какие так часто в последнее время вонзаются в спины моих соседей.

– Как вам угодно, Бэнтон, – примирительно говорю я. – Только не забывайте того, о чем мы уже, кажется, договорились: чтобы наложить руку на брильянты, мы должны попасть в тайник. А чтобы я мог скорее до него добраться, не создавайте мне помех. Налагайте карантин, но не чините препятствий и не втравливайте меня в состязания по боксу. Вы, конечно, вряд ли сможете отказаться от подобных старомодных приемов, так как они – ваша вторая натура, но, ради бога, не обременяйте меня этим хотя бы ближайшие несколько дней.

– Я человек покладистый, – неохотно признает Ральф, как будто с сожалением обнаруживая свою ахиллесову пяту. – Я особенно не жажду, чтобы вам расквасили физиономию. Но это зависит и от вас. Придерживайтесь правил, чтобы никто не чинил вам препятствий. – Он нажимает на кнопку своих кварцевых часов и говорит: – Испортили мне вечер своим торгом. А ведь могли составить хорошую предпраздничную партию с теми двумя гадюками.

– О, «гадюки»! Вы слишком несправедливы к слабым женщинам.

– У вас есть основания щадить их, – соглашается американец. – Если бы не они, если бы не их дикие выходки, вы давно бы числились в графе покойников.

– Не огорчайтесь, – советую я, вставая. – Всему свое время. Всему и всем.

И мы медленно шествуем обратно, в наш тихий мирный квартал, где, может быть, сейчас эти женщины видят прекрасные и страшные сны, полные сияющих брильянтов и жутких кошмаров.

9

Розмари не спится. Она сидит на диване, на своем обычном месте, в своей обычной позе, скрестив голые ноги, и ее лицо с напряженным выражением обращено к двери, откуда появляюсь я.

– О Пьер! Как вы меня напугали!

– Не ждали?