Тайфуны с ласковыми именами (Эмиль Боев - 6)

"Не пью, гостей не созываю - словом, все равно что я вовсе не существую..." Должен признать, что, поселившись у меня, Розмари соблюдает все пункты вышеприведенной декларации, кроме одного: она все-таки существует. И вполне отдает себе в этом отчет, да еще старается, чтобы и я не упускал этого из виду. Вернувшись со своих лекций, она так грациозно покачивается на высоких каблуках, очертания ее бедер и бюста так соблазнительны, а глаза - просто грешно прятать такие глаза за стеклами очков - смотрят на меня с такой многообещающей игривостью, что... Как тут усомнишься в ее существовании?

- Скучаете? - спрашивает она, бросив на диван сумочку и перчатки. И, прежде чем я решил, что сказать в ответ, добавляет: - В таком случае давайте поужинаем и поскучаем вместе.

В сущности, с моей квартиранткой особенно не соскучишься. Она постоянно меняет наряды, которые приволокла в трех объемистых чемоданах, и возвращается домой то светски элегантной, словно с дипломатического коктейля, то в спортивном платье с белым воротничком, напоминая балованную маменькину дочку, то в строгом темном костюме, будто персона из делового мира. Постоянно меняется не только ее внешность, но и ее манеры, настроение, характер суждений. Веселая или задумчивая, болтливая или молчаливая, романтически наивная или грубо практичная, сдержанная или агрессивная, притворная или искренняя, хотя заподозрить в ней искренность весьма затруднительно.

Как-то в разговоре я позволил себе заметить:

- Вы как хамелеон, за вами просто не уследишь.

- Надеюсь, вам известно, что такое хамелеон...

- Если не ошибаюсь, какое-то пресмыкающееся.

- Поражаюсь вашей грубости: сравнить меня с пресмыкающимся!

- Я имею в виду только вашу способность постоянно меняться.

- Тогда вы могли бы сравнить меня с каким-нибудь чарующе-переменчивым драгоценным камнем.

- С каким камнем? Я, как вам известно, камнями не торгую.

- Например, с александритом... Говорят, утро у этого камня зеленое, а вечер красный. Или с опалом, вобравшим в себя все цвета радуги. С лунным камнем или с солнечным.

- Уж больно сложно. Совсем как у импрессионистов. Не лучше ли ограничиться более простым решением: выберите себе какой-нибудь определенный характер и не меняйте его при всех обстоятельствах.

- А какой вы советовали бы мне выбрать?

- Настоящий.

- Настоящий? - Она смотрит на меня задумчиво. - А вы не боитесь ошибиться?

У нее красивое лицо, но, чтобы увидеть, какое оно, это лицо, нужно, улучив момент, поймать его в миг углубленности и раздумья, однако именно тогда оно в чем-то теряет, потому что красота его в непрестанных изменениях - в целой гамме взглядов, в улыбках, полуулыбках, в ослепительном смехе алых губ, обнажающих красивые белые зубы, в красноречивых изгибах этих губ, в движении бровей, в едва заметных волнах настроения, пробегающих по этому то наивному и непорочному, то иронически холодному или вызывающе чувственному лицу.

Быть может, ей двадцать три года, но, если окажется, что тридцать два, я особенно удивляться не стану. Вообще-то иногда кажется, что ей тридцать два, а иногда - двадцать три, однако я склоняюсь к гипотезе в пользу третьего десятилетия или - ради галантности - в пользу конца второго. Внешность часто бывает обманчива, а вот манера рассуждать, даже если рассуждения не совсем искренние, говорит о многом.

- Скучаете?

Традиция этого вопроса, задаваемого моей квартиранткой всякий раз, когда она возвращается из города, восходит к первой неделе нашего мирного сосуществования. Но, говоря о нашем мирном сосуществовании, я не хочу, чтобы меня неправильно поняли. Потому что если дама следует правилу "не приставать к хозяину", то я со своей стороны соблюдаю принцип "не задевать квартирантку".

Итак:

- Скучаете?

Этот вопрос был мне задан еще в конце первой недели.

- Нисколько, по крайней мере сейчас, - говорю в ответ. - Только что смотрел "Черное досье".

- О Пьер! Перестаньте наконец паясничать с этим вашим досье. Я вас уже достаточно хорошо знаю, чтобы понять, что телевизор вам служит главным образом для освещения.

- Не надо было говорить, что я ничего не смыслю в импрессионизме, замечаю я с унылым видом. - Непростительная ошибка. Вы раз и навсегда причислили меня к категории законченных тупиц.

- Вовсе нет. Законченные тупицы не способны скучать.

- Откуда вы взяли, что я скучаю?

- Невольно приходишь к такому заключению. По саду вы не гуляете, в кафе у остановки не ходите, гостей не принимаете, в карты не играете, поваренную книгу не изучаете, гимнастикой по утрам не занимаетесь... Словом, вы не способны окунуться в скучную жизнь этого квартала. А раз не способны, значит, скучаете.

- Только не в вашем присутствии.

- Благодарю. Но это не ответ. Потом добавляет, уже иным тоном - она имеет обыкновение неожиданно менять тон:

- А может, секрет именно в том и состоит, чтобы погрузиться в царящую вокруг летаргию? Раз уж плывешь по течению и обречена плыть до конца, разумнее всего расслабиться и не оказывать никакого сопротивления...

- Вот и расслабляйтесь, кто вам мешает, - примирительно соглашаюсь я.