Тайга мятежников любит

– Да стреляй же! – зарычал Субботин. – Не добьешься ни хрена, Малютин, не тяни резину…

«А ведь боится бравый комиссар, – вник в терзания Субботина ротмистр. – Интересно, его когда-нибудь пытали? Да черта с два его пытали. Даже не угрожали. Если что и пережил – то пару драк с благородным финалом «лежачего не бьют». Он может не бояться смерти, но учиться не бояться боли Субботину было негде, да и незачем. Попадись он в пятом или шестом году, всякое случалось, но он попался в двенадцатом, после Ленского расстрела – приисковые не хотели есть бычий член, а Субботин, оказавшийся поблизости, пояснял это массам. Был арест, вежливые допросы, отдельная, не столь уж гадкая, камера, неограниченные передачи с воли. Суд, адвокат, оплаченный из партийной кассы, минимальный приговор, допустимый гуманным Уложением о наказаниях. Отдельный закуток в «столыпине», конвоиры бегают на станцию – выполнять заказы узника. Деньги ему передавали. Вполне приличный Иркутск, съемная квартира на Портовой. С прислугой, правда, туговато, но это уж совсем барство…»

Он сбил его с ног одним ударом – Субботин не ожидал такого подвоха. Выхаркнул кровь изо рта вместе с отломившимся зубом, застонал от боли. Сделал попытку приподняться, опираясь на руку.

– Стреляй, не мучь…

– Да нет, дружище, мы пойдем другим путем… – В пистолете оставались три патрона, он выстрелил Субботину в правое запястье. Чекист свалился на спину, завопил от боли. Неприятные ощущения, можно представить. Он терял сознание от боли.

– Где коллекция, Яков Михайлович, не вынуждайте усугублять – ни вы, ни я этого не хотим.

– Да пошел ты…

Он схватил его за плечо простреленной руки, резко вывернул – Субботину пришлось перевалиться на живот. Надавил коленом на второй от шеи позвонок, одновременно захватил запястье здоровой руки и с силой его провернул. Не сказать, что он получал от этого удовольствие.

Мучительный стон, исторгнутый полуживым человеком, взмыл к кронам деревьев:

– Убей, падла-ааа…

Он приставил пистолет к уху, вывернув мочку. Со лба хлестал пот. Он чувствовал, что и сам скоро может лишиться сознания.

– Где коллекция Шалимова, Яков Михайлович? Не верьте, что вам было больно. Больно будет СЕЙЧАС.

– Хорошо, я скажу… – простонал истязаемый. – Это перед храмом, метров сто не доходя, в низине… Там кусты, за ними поляна, обрыв…

– Вот и благодарствуем за сотрудничество, – облегченно вздохнул ротмистр и слез с дрожащего тела. – Но вы же понимаете, Яков Михайлович, я буду плутать по этой низине до второго пришествия. Уж не обессудьте, но вам придется меня проводить. Или есть возражения? – дуло «браунинга» вновь уперлось в основание уха.

– Провожу, будь ты проклят, исчадие ада…

Это было довольно странное местечко. Словно наглухо закрытая комната, куда не проникают звуки с улицы. Физическая аномалия, не иначе – мертвая зона, обособленный от тайги участок, по стечению обстоятельств расположившийся в самом ее сердце. Бугорок, заросший пушистой травкой, – изделие явно рукотворное – хотя с чего бы в этой явно необитаемой глухомани?

Он сбросил наваждение, резко мотнув подбородком слева направо, да с такой силой, что брызнул пот со лба. К черту сраную мистику, от таких «негородских» похождений скоро точно уверуешь в нечистую силу… Он сжал рукоятку пистолета, навел поплывшую резкость, поймав ускользнувшего Субботина. На месте товарищ из ВЧК.

Субботин брел с повисшими руками, а когда идти стало некуда, рухнул на колени, не в силах ни поворотиться, ни посмотреть в глаза своему истязателю. Так и стоял на коленях, опустив голову, перед обрывом, оплетенным жилистыми корнями, выражая покорность судьбе.

…Вот он, бугорок, укрытый срезанным дерном. Издалека могло бы пройти, а вблизи бросалась в глаза нелепость и торопливость схоронения. Малютин ощутил, как что-то сдавливает сердце. Нехорошо становилось на душе, пакостно. Такое ощущение, что кто-то прячется в кустах и пристально за ними наблюдает…

К черту предчувствия и предугадания! Он выстрелил Субботину в затылок. Чекист упал лицом вниз. Всё.

– Вот так и с властью вашей голодраной будет, – мстительно пробормотал Малютин. – Сгубит вас ваша патологическая жадность…

Под лопаткой невыносимо чесалось. Он рухнул на колени, отшвырнул дерн, выволок из трещины скособоченный ящик. Бормоча: «Не дай бог обманул, сволочь, ох аукнется тебе на том свете…», он отодрал крышку, схватил первое, что попалось в руку, поднес к глазам, отметив машинально: тяжеловатенький предмет… И отшатнулся от оскаленной волчьей пасти – такое чувство, что живая и вот-вот вцепится в палец! Ну, наваждение, ей-богу… Да хватит с ума сходить! Он отшвырнул золотую фигурку зверя, выполненную скрупулезно, до мелочей – голова непропорционально крупная, страшная, макроцефал какой-то… Опять запустил руку, выгреб из вороха тряпок резной крест, похожий на трилистник, – в традиционном христианстве такие как будто не отмечались…