Тайга (сборник)

Допустим, что беглецу из концлагеря удалось добраться до какого-нибудь города. Допустим, что он достал фальшивые документы (что уже почти немыслимо): паспорт, военный билет, трудовую книжку и т. д. Допустим, что ему удалось в какой-нибудь квартире снять комнату. Хозяин квартиры в тот же день, как только принял жильца, должен уведомить об этом управляющего домом. Управляющий домом – обычно агент НКВД. Он смотрит не только за порядком в доме, но и за жильцами: кто чем занимается, с кем ведет знакомства и т. д. При аресте кого-нибудь из жильцов он, как правило, присутствует тут же в качестве понятого. Управляющий домом вместе с новым жильцом идет в милицию, чтобы прописать жильца, т. е. сделать отметку, что такой-то будет жить в таком-то доме. В милиции заполняется подробная анкета. На вопрос «откуда приехали?» беглец, допустим, называет вымышленное место. В тот же день милиция письменно запрашивает то отделение милиции, в ведении которого находится это вымышленное место. Если приходит краткий ответ «такой-то у нас никогда не проживал» – следует немедленный арест беглеца. Таким образом, ни в городе, ни тем более в деревне беглецу невозможно укрыться.

Побег за границу чреват серьезными последствиями для родственников убежавшего. Беглец объявляется «изменником родины» (статья 58-я пункт 1-й Уголовного Кодекса) и наказываются его ближайшие родственники – отец, мать, жена, брат, сестра. Их ждет концлагерь.

Из этого заколдованного круга нет выхода.

3

Вечер. Винно-красное солнце падает на острые пики елей. Стелется ветерок.

Оборванные, с запекшейся кровью на лицах и руках, мы стоим у ворот лагпункта. У наших ног лежат два трупа: Крутиков – на боку, Цыган – на спине. Открытые глаза Цыгана безучастно-стеклянно смотрят в бесконечную высь. Толпятся возле нас охранники и просто любопытные из вольнонаемных служащих. Мимо нас, в ворота лагпункта проходят одна за другой рабочие бригады заключенных, и каждую из них останавливает на несколько минут начальник лагпункта Котов. Показывая на нас, говорит:

– Так будет со всеми, кто попробует бежать.

И грозит кулаком:

– Предупреждаю!

Заключенные со страхом и жалостью смотрят на нас и, понурив головы, проходят в ворота.

Мне почему то кажется, что Цыган встанет сейчас во весь свой огромный рост, схватит Котова за горло, задушит его и крикнет на весь мир пламенное слово «свобода»!..

Поздно вечером нас – Фомина, Чуба и меня – отвели на лагпункт и заперли в карцер: маленькую бревенчатую избушку, наполовину врытую в землю. Погромыхал за нашей спиной засов и щелкнул ключ – снова тюрьма!

Карцер почти пуст. Возле слабо мерцавшей коптилки сидел на нарах какой-то старичок и читал потрепанное Евангелие, да в углу кто-то спал, укрывшись с головой бушлатом.

– Здорово, папаша! – сказал Чуб, хромающей походкой подходя к старику: у него сильно болела ягодица, проколотая штыком.

– Здравствуйте, – тихо ответил старик.

– Нет ли хлебца? – осведомился Чуб.

– Нету, милый.

Мы повалились на нары. Фомин стал раскручивать окровавленную повязку на голове. Чуб, сняв штаны, осматривал рану на ягодице и вполголоса напевал:

Мы бежали,
Нас поймали
Серые собаки…
Рвали руки,
Рвали ноги
И штаны на с…е.

Видимо, он был поэт.

– За что вас посадили? – поинтересовался старик.

– За побег, – ответил за всех Чуб.

– А ты, папаша, за что на старости лет угодил в это святое место?

– Не хочу на слуг анафемы работать. Я священник, – пояснил старик.

– А-а… филон[16]! – знающе кивнул головой Чуб и снова запел:

От работы прячемся под нары,
Не один, а три-четыре пары.
Коль нарядчик нас поймает —
На работу выгоняет.
Ой, зачем нас мама родила!..

Несмотря на усталость, мы долго не могли уснуть: думали-гадали, что будет с нами. За побег полагается 3 года прибавки к сроку или заключение в штрафной изолятор от 6 месяцев до 1 года, смотря по характеру побега.

Нашему «делу» начальство дало быстрый ход. Уже на четвертый день приехал из Управления лагеря особоуполномоченный 3-го отдела младший лейтенант государственной безопасности НКВД Николай Ступин. Фомина он допрашивал два часа с лишним. Вторым вызвал меня.

Допрос происходил в доме начальника лагпункта. В просторной светлой комнате, за обеденным столом сидел довольно красивый молодой человек в новенькой, с иголочки, форме. Выпроводив конвоира за дверь, он предложил мне стул и папиросу. После обычных вопросов о фамилии, годе и месте рождения, он прошелся по комнате, поскрипывая портупеей, потом стал против меня, провел рукой по волосам и как-то задумчиво спросил:

– Значит, удрал?

– Удрал… – чистосердечно признался я, глядя в его голубые по-девичьи глаза.

– Что ж ты так?

– Да вот так…

– Ну, а если б пристрелили?

Я промолчал.

– Цыгана-то ведь убили. И Крутикова тоже, – сообщил он.

– Я знаю.

Чуть улыбнувшись розовыми губами, он сокрушенно покачал головой.

– Ну и дурак же ты… Зачем убежал?

– Тяжело было… – вздохнул я.