Тайга (сборник)

Лицо ее было совершенно белое, светлые глаза растерянно бегали по сторонам. Вся она была неестественно приподнята: и в голосе и в манерах – нелепая наигранность. Не замечая меня – или делая вид, что не замечает, – она бросила свертки на нары и быстро заговорила:

– Мамочка, милая, смотри… Здесь масло, конфеты, хлеб… и все это наше, наше, наше…

Ольга Николаевна смотрела на дочь, стараясь понять случившееся.

– Да, да… хлеб… белый хлеб…

И вдруг, не выдержав роли, она закрыла лицо руками и навзрыд заплакала.

…А дождь все лил и лил, превращая в грязь серую, пахучую землю. Где-то на реке заунывно тянул женский голос:

Ах, начальничек, ах, начальничек,
А-атпусти до дому,
За-аболею я цингою —
Ни-и вернусь назад!..

Счастье

Мы рубили просеку вдоль речки Шар-Иоль. Повалка тайги – работа тяжелая, изматывающая. Правда, лагпункт наш был «молодой», рабочих то и дело снимали с повалки и ставили на строительство лагпункта: строились бараки, конюшня, баня. Кто рубил из проволоки гвозди, кто плотничал, кто делал кирпич-сырец[19]…

Мне же как-то не везло: не брали меня ни в плотники, ни в гвоздоделы. И я стал подумывать – как бы схитрить. Скоро и случай представился.

Однажды после ужина в барак зашел десятник Кислов и крикнул:

– Печники по профессии есть?

Заключенные молчали.

– Есть! – ответил я.

Кислов быстро подошел ко мне.

– Какую кладку умеешь делать?

– Любую.

– Печь в бане можешь сложить?

Такого оборота дела я не ожидал и слегка растерялся. Одно дело – сложить небольшую печь в бараке, другое – огромную, с котлами и трубами в бане. «Эх, была не была!»

– Могу. Что ж тут мудреного!

– Как фамилия?

Я назвал.

– Завтра с утра начинай… Сколько подручных надо?

Я задумался – а бог их знает сколько!

– Двух! – храбро ответил я.

– Почему – двух?

– Один для замеса, другой – подавальщик.

– Ладно. Одного я тебе дам. Другого сам подбери.

И ушел.

Я имел весьма смутное представление о строительстве каких бы то ни было печей, тем более – банных. Правда, я как-то работал подручным печника при кладке печи в доме начальника 6-го лагпункта, но только два дня. И в памяти осталось лишь то, что было у меня перед глазами: в корыте куча глины с песком и водой, и я все размешиваю лопатой. Оставалось одно – найти настоящего печника в помощники.

Я ходил по баракам и покрикивал:

– Эй, братцы, печники среди вас есть?

Подходили многие, но я им всем давал отвод по той простой причине, что уж очень они чем-то смахивали на меня в своих познаниях в печном искусстве. Наконец, я вспомнил, что в седьмом бараке живет человек с прозвищем Печник. Ведь не могли же человеку так просто дать кличку!

Это был небольшого роста, с бородкой клинушком, юркий мужичок Левушка. Мы быстро подружились и сговорились. Мужичок, видимо, кое-что понимал в своем мастерстве, даже в лагерь попал в некотором роде за это мастерство. В городе Калинине сложил мужичок печь в какой-то артели им. Сталина. Артель не доплатила ему 23 рубля. Три недели ходил Левушка за своими кровными денежками – не платят. Тогда выпил водочки, сочинил частушку, пришел под окна артели и пропел:

Дорогой товарищ Сталин,
Я пришел к тебе не зря:
Получить с тебя немного,
Только двадцать три рубля.

Вместо артели ему заплатил НКВД, заплатил с лихвой: дали пять лет.

С рассветом мы с Левушкой пришли в новую баню и нашли там нашего третьего компаньона. Он оказался китайцем, очень слабосильным и скверно говорящим по-русски. Сидел он, кажется, за контрабанду опиумом.

В бане хорошо, славно пахло смолистой сосной. Все материалы для нас уже были привезены с вечера: глина, песок, кирпич, огромный котел, трубы и т. д. Мы с Левушкой наскоро составили чертежик, послали китайца за водой, и работа закипела.

Часа через два пришел Кислов.

– Ну, как дела?

– Все в порядке, – отвечал я. – Вот только, Яков Захарыч, кирпич скверный. Нельзя ли настоящего достать?

– Только сырец, другого нет. И вот что – вы поторапливайтесь. Люди завшивели – мыться негде. Чтоб через неделю закончили.

Жадный до курева, китаец протянул руку.

– Твоя нам махолка давал, тогда мозно быстло.

Десятник поморщился, отсыпал из кисета махорки и ушел.

Золотые дни настали для нас. Работа легкая, над головой крыша и регулярный паек хлеба – 800 граммов в день. С ужасом мы вспоминали повал леса на трассе, где, облепляемые комарами, под палящим солнцем, дождем, в нечеловеческом труде зарабатывали тот же кусок хлеба, и с ужасом думали о том времени, когда печь будет выстроена и нам придется снова возвращаться на трассу. Поэтому, несмотря на брань десятника, мы всячески затягивали кладку. Через неделю вывели лишь полпечи и начали вмазывать котел. Зато наши лица заметно округлились.