— Добрый день, мисс Гвендолин. — Как всегда, на нем был сюртук в цветочек, штаны до колена и кремовые чулки. На ногах красовались парчовые туфли с серебряными пряжками, а его шейный платок был настолько изящно и сложно завязан, что это невозможно было сделать самому. Самым неприятным в его внешности был парик с локонами, слой пудры на лице и приклеенные «мушки», которые он по не совсем понятной причине называл «заплаточки для красоты». Без всей этой ерунды и в нормальной одежде Джеймс отлично бы выглядел.
— Где ты был всю первую половину дня, Джеймс? Мы же договорились встретиться на второй перемене, ты забыл?
Джеймс покачал головой.
— Я ненавижу эту лихорадку. И не люблю этот сон — здесь всё так
Похоже, у Джеймса был сегодня особенно плохой день. Удачно, что Ксемериус (который ненавидел Джеймса!) предпочел остаться дома. (Чтобы следить за мистером Бернхардом и сокровищем, как он заявил. Я же предполагаю, что он хотел опять через плечо бабушки Мэдди почитать романчик, который она как раз читала, видимо, он ему очень понравился.)
— Дегенерировать! Какой милый комплимент, Джеймс, — сказала я мягко. Я давно отказалась от мысли объяснить ему, что это не сон, что он вот уже почти двести тридцать лет как умер. Наверное, такое никому не хочется слышать.
— Недавно доктор Бэрроу пустил мне кровь, и я даже сумел сделать пару глотков, — продолжал он. — Я надеялся, что на этот раз мне приснится что-то другое, но… что ж… я снова здесь.
— И это очень хорошо, — сказала я тепло. — Мне бы тебя очень не хватало.
Джеймс сумел улыбнуться.
— Ну, я бы солгал, если бы заявил, что вы тоже не нашли места в моем сердце. Ну что, продолжим занятия по умению себя вести?
— К сожалению, сейчас у нас нет времени. Но завтра продолжим, хорошо? — На лестнице я обернулась еще раз. — Ах, Джеймс! В 1782 году, в сентябре, как звали твоего любимого коня?
Два школьника, как раз передвигавшие стол с проектором в коридоре, остановились, и Лесли хихикнула, услышав, как каждый из них произнес: «Ты у меня спрашиваешь?»
— В прошлом году в сентябре? — спросил Джеймс. — Гектор, конечно. Он всегда будет моим любимым конем. Самый замечательный чалый, которого только можно себе представить.
— А какое твое самое любимое блюдо?
Школьники с проектором смотрели на меня, как на сумасшедшую. Джеймс тоже нахмурился.
— Что это за вопросы? В настоящий момент у меня вообще нет аппетита.
— Ну ладно, это терпит до завтра. До свидания, Джеймс.
— Меня зовут Финли, придурочная, — сказал один из перетаскивальщиков проектора. А другой ухмыльнулся и добавил: — А меня Адам. Но неважно! Я не настаиваю. Можешь звать меня Джеймсом.
Я проигнорировала обоих и взяла Лесли под руку.
— Клубника! — крикнул Джеймс нам вослед. — Клубнику я люблю больше всего.
— Что это было? — захотела узнать Лесли, когда мы спускались.
— Если я встречу Джеймса на балу, хочу предупредить его, чтобы он не заразился оспой, — объяснила я. — Ему как раз исполнился двадцать один год. Он слишком молод для смерти, ты так не думаешь?
— Я только спрашиваю себя, нужно ли вмешиваться в такие события, — сказала Лесли. — Ну ты в курсе: судьба, предназначение и все такое.
— Но по какой-то причине он же здесь остался как призрак. Может, это мое предназначение — помочь ему.
— Скажи-ка еще раз, зачем ты идешь на этот бал? — спросила Лесли.
Я пожала плечами.
— Якобы граф Сен-Жермен так распорядился в этих дурацких Хрониках. Чтобы лучше узнать меня или что-то в этом роде.
Лесли подняла брось.
— Или что-то в этом роде…
Я вздохнула.
— Как бы то ни было. Бал состоится в сентябре 1782 года, а Джеймс заболел только в 1783 году. Если мне удастся его предупредить, он мог бы, например, когда начнется эпидемия, поехать в деревню. Или хотя бы избегать этого лорда Как-его-там. Чего ты ухмыляешься?
— Ты собираешься ему сказать, что прибыла из будущего и знаешь, что он скоро заразится оспой? И в доказательство сообщишь ему имя его любимого коня?
— Э-э-э… ну я еще не до конца продумала план.
— Лучше сделай ему прививку, — сказала Лесли и открыла дверь, ведущую в школьный двор. — Но это будет, наверное, непросто.
— Да уж. Но что сейчас у нас просто? — сказала я и застонала. — О, черт!