Тайна

В голосе Таины я видел тех, кого люблю, и тех, кто любит меня. Но не Таину я видел. Я видел свою маму. Видел ее мечты, и мечты своего отца я тоже видел. Они были растоптаны и не завершены. Руки и ноги моих родителей были в мозолях от камней, что им довелось толкать, и цементных тротуаров, по которым им пришлось пройти босиком. Голос Таины говорил мне: мои родители не сдались, они передали свои мечты мне. Теперь толкать камень предстоит мне и детям моих детей.

Таина запрокинула голову назад, глубоко вдохнула, закрыла глаза и взяла звук, который все длился, длился – казалось, он будет длиться до самого Второго Пришествия, – весь зал ахнул, как когда происходит что-то неправдоподобно чудесное, ни с чем не сравнимое. Потом голос медленно закачался, вперед-назад, вперед-назад. Если бы лебедь мог быть чем-то большим, чем лебедь, то Таина стала этим большим.

Пианино затихло. Сальвадор, усталый, выпил воды, прошаркал назад к стулу; покачнулся, неуверенно сел, схватился за грудь. Но старик улыбался, словно знал, что, если сегодня ночью ему суждено умереть, он уйдет под музыку. Таина тоже выпила воды, проверила Усмаиль. Мятежные атомы, составлявшие младенческое тело, спокойно спали, во сне им являлись бесчисленные возможности, и не было для них ни царя, ни бога. Революция жила, но теперь она достигла пункта назначения и отдыхала. Рядом с Усмаиль сидела ее бабушка, счастливая, вновь поющая голосом своей дочери.

Вскоре в вакууме, образовавшемся после звуков пианино, медленно забили барабаны-конги, руки конгерос отбивали ритм. Таина поцеловала спящую дочь, желая ей спокойной ночи, и снова поднялась на сцену, к музыкантам. Она начала танцевать. Звучала музыка – хибаро, афро-кубинская, плена, бомба, сантеро. Руки Таины взлетали то вбок, то вперед, глаза были устремлены в небеса. Ритм конги ускорился, чтобы поспеть за ее движениями; у людей прояснились глаза, люди принялись раскачиваться. Хлопать в ладоши. Отбивать ритм ногами. Двигать коленями вперед-назад, все быстрее. Две трубы, саксофон, тромбон, бас, timbalero[183] и два cuatros[184] слились в единой мелодии, и настала очередь голосу Таины измениться, запеть le-lo-lai. Кровь стучала в висках, плыл зной.

Кафе «У Карлито» содрогалось, словно дрожала сама планета. Какие-то яппи, должно быть, услышали на улице, как поет Таина, потому что вскоре кафе уже переполняли коврики для йоги. Яппи ходили ходуном, задевали друг друга пропотевшими хипстерскими одеждами.

Стены «У Карлито» готовы были рухнуть, в зал набилось столько народу, что пришлось открыть двери и окна. Прохладному воздуху, порожденному кондиционером, нечего было делать здесь этой ночью, и он быстро испарился во влажном лете, которое водоворотом обтекало разгоряченные тела. Насыщенный добротой ветер овевал людей. Иные сотрясались так, что не могли остановиться, пока что-то у них внутри не отключало их. И люди падали, и другие поднимали их и подавали им пить.

Голос Таины взбирался все выше и по капле сочился вниз, пропитывая каждую клетку наших тел. Вскоре к Таине присоединились пять одетых в белое женщин с бубнами-тамбуринами. Они запели, но Таина быстро потопила их голоса, и они поняли, что им надлежит подпевать santeras. Мелодия без усилий ускорилась, голос Таины шел рука об руку с ансамблем, призывал музыкантов бежать за ней. Призывал людей следовать за ней. Ее голос говорил нам: мы свободны, и ей надо, чтобы мы бежали вместе с ней, и так она сама обретет свободу.

Таина импровизировала, ансамбль отзывался на ее импровизации; глаза ее были закрыты, тело вибрировало, как Бруклинский мост. Таина вела ансамбль в лишь ей одной известное место. И мы шли за ней.

Я выглянул в окно.

И увидел Пету Понсе. Руки и ноги у нее двигались вверх-вниз, как у марионетки, словно кто-то наверху привязал к ее суставам невидимые ниточки и теперь управлял ее движениями. Еspiritista плясала с той угловатой грацией, которая в Испанском Гарлеме пропитывала мужчин и женщин всех цветов кожи, ориентации и уровня дохода. Этой ночью на улицах Испанского Гарлема составился из костей всех латиноамериканских групп становой хребет мира, его cordillera, здоровый скелет возможностей. Конкистадоры тоже были здесь – я видел, как испанцы размахивают флагом, откупоривают винные бутылки и делят со всеми сыр и хлеб.

На тротуары высыпали дети с мелками. Мужчины танцевали с мужчинами, женщины с женщинами, иногда они менялись. Появилась патрульная машина; из нее вышла мисс Кэхилл с каким-то молодым полицейским. Они извивались, быстро поводили плечами, словно плясали шимми, и пожарный гидрант в нашем квартале не выдержал. Люди, с улыбками на лицах, простерли руки навстречу мелкому дождику. Небо продолжало изливать огонь, звездопад усиливался, словно намеревался раскалить луну, превратить ее в новое солнце. Пожарные лестницы домов расцвели бельем, развешанным на просушку, и заполнились телами, которым казалось: у них выросли крылья и они сейчас взмоют над трущобами.