Тайна Агаты Кристи

– Я всегда осторожна, – заверила я и похлопала ее по руке. – Но когда я закончила со своим препаратом, то заметила, что фармацевт, который занимался раствором для свечей, ошибся с десятичной запятой в весе главного ингредиента. Готовые свечи получились бы ужасно токсичными.

Тетушка-бабуля потрясенно приоткрыла рот, а мама спросила:

– И как же ты поступила?

– Укажи я на ошибку впрямую, фармацевт принялся бы отнекиваться и выдал бы порцию опасных для жизни свечей. Поэтому я сделала вид, что споткнулась, и уронила весь поднос со свечами на пол.

– Гениально, дорогая! – воскликнула мама, хлопнув в ладоши, и я насладилась лучами домашней славы. Работа в аптеке монотонна, дни там тянулись медленно, и инциденты, подобные сегодняшнему, вкупе с моей собственной фантазией скрашивали тоскливые часы безделья в ожидании заказов. Но мне и в голову не приходило жаловаться на скуку военного времени, когда большинство людей жило перед лицом невообразимой опасности.

Тетушка-бабуля тоже захлопала.

– И что же это за мелкий фармацевтишка такой?

– Да, бабуля, ты нашла правильное слово. Это мелкий человечек с эго и защитными реакциями мелкого человечка. Но ему присуща одна нетрадиционная черта – легкая склонность к острым ощущениям.

– И в чем же она выражается? – перебила меня мама.

– В первую же неделю нашего знакомства он поведал, что носит в кармане смертельную дозу кураре. И признался, что ему это нужно ради ощущения власти.

Было заметно, как маму передернуло, а бабушка, прицыкнув, произнесла:

– Вряд ли я когда-нибудь пойду к нему со своим рецептом.

Свое новообретенное – и давшееся с большим трудом – знание лекарств и ядов я считала одним из самых интригующих плюсов аптечной работы. Сначала мне пришлось сдавать серьезный экзамен в Ассоциации фармацевтов. Несколько месяцев я проводила все уик-энды в занятиях с репетиторами-химиками, повторяла за фармацевтами технические приемы изготовления препаратов, зубрила целые тома по медицине и заучивала наизусть различные системы измерения. Я не посмела бы ставить свой опыт вровень с опытом настоящих образованных фармацевтов, но определенно узнала достаточно, чтобы считаться опасной.

Мать и бабушка всегда стояли на моей стороне и беззаветно меня поддерживали – так почему же мне так упорно не хотелось обсуждать с ними свою вторую работу, которой я предавалась в аптеке, когда мы часами сидели без дела, ожидая заказов от врачей и больниц? Почему я не могла решиться рассказать им, что написала роман? И не просто роман – за прошедшие годы я бралась за несколько романов и один из них даже завершила причем, они обе это знали и всячески поощряли мое занятие, – а роман вполне конкретный – детективный.

Может, дело было в истории замысла этой вещи? Мне нравилось думать, что вдохновение являлось ко мне исключительно из рядов склянок с ядами на аптечных полках и питалось знаниями о том, как их можно тайно применить для убийства, но на самом деле первопричину следовало искать в том вызове, что когда-то бросила мне Мадж. Я была полна решимости доказать своей самонадеянной сестрице, что она ошибается, что я могу сочинить историю с неразрешимой тайной. Элегантные, обманчиво соблазнительные пузырьки на полках – хитрые изгибы их силуэтов с ярким разноцветным содержимым – лишь раздували из искры пламя; в моем распоряжении – и буквально, и фигурально – имелись все необходимые орудия, чтобы ответить на вызов. Пожалуй, именно потому я и не решалась рассказать маме о романе – мне не хотелось, чтобы она поняла про сестринское соперничество. У нее никогда не было сестер, и она отчаянно желала видеть, как мы с Мадж любим и поддерживаем друг друга.

– Тебе еще не пора собираться? – прервала мама мои мысли. – Ведь надо успеть подготовиться к вашей с Арчи завтрашней встрече в Нью-Форесте. Только не говори, что у него снова проблемы с отпуском.

В прошлый раз отпуск Арчи отменили вечером накануне запланированной встречи, и я была безумно огорчена тем, что не увижу мужа, хотя, по правде говоря, в глубине моей души мерцало еле заметное чувство облегчения. В его последних письмах все сильнее сквозила тоска – а порой даже злость, – и хотя я прекрасно понимала, как на его нервах и физическом состоянии может отразиться ежедневное чувство опасности – не говоря уже о том, что ему все время приходилось видеть гибель товарищей, – меня все же беспокоило его душевное здоровье. Я колебалась между двумя желаниями – броситься к нему и отогревать, пока он не придет в себя, и защититься самой от его нарастающего гнева.

– Нет, мама, пока все в силе. Пожалуй, пойду уложу вещи.