Тайна Агаты Кристи

Я угнездилась в Эшфилде, который из дома, где жизнь бьет через край, превратился в музей прошлой жизни, в хранилище воспоминаний. Во всех пяти спальнях, в кабинете, в столовой, на веранде было полным-полно коробок с памятными мне вещами, некоторые годами никто не открывал, ведь мамино жизненное пространство в Эшфилде неуклонно сужалось. Лишь две навевающие печаль комнаты, где она просуществовала последние месяцы, не содержали обломков былых времен. После ее смерти – пока мы решали, как распорядиться домом, – я на долгие недели стала каталогизатором и комендантом эшфилдского прошлого.

Я никогда не знала заранее, что лежит в очередной коробке. Там могла оказаться пачка писем, которые мама с папой писали друг другу еще до свадьбы. Или ворох траченых молью платьев, которые мама носила благоуханными здешними вечерами. Или куча настольных игр вместе с «альбомом признаний», документом, запечатлевшим наши веселые времяпрепровождения. Или груда вещей тетушки-бабули вроде шелковых отрезов, которые она хранила для какого-нибудь давнего бала. Из каждой коробки на меня обрушивалось прошлое.

Но, сдерживая ради Розалинды слезы, я продолжала. Я перерывала все эти груды, сундуки, коробки, а рядом не было никого, кто смог бы меня поддержать, – даже мужа. В минуты, когда настроение становилось особенно мрачным, а разочарование в Арчи начинало нарастать, я пыталась поднять свой дух словами матери: если ты отбросишь недостойные мысли о своем супруге и подаришь ему нежный взгляд, то заслужишь его любовь, – и тут я вспоминала, кто именно дал мне этот мудрый совет, и вновь погружалась в скорбь. Но я крепилась.

Запах плесени стоял в Эшфилде все время, но дневные грозы его многократно усилили. Я старалась не обращать на него внимания и продолжала разгребать сундуки и посуду с приборами, скопившимися в столовой в сервантах и буфетах, но в какой-то момент он стал совсем невыносимым, а когда я увидела на стенах потеки воды, то поняла, что в некоторых коридорах и кладовках работать сейчас не получится. Мне пришлось удалиться на кухню, где кулинарные нотки в воздухе сглаживали запах тлена.

Розалинда с карандашами и альбомом для рисования приютилась в уголке за грубо сколоченным кухонным столом.

– Солнце когда-нибудь вернется? – спросила она.

Я села напротив и сжала ее ладошки.

– Обязательно, милая, – заверила я, хотя задавала себе тот же вопрос. Торки моего детства виделся мне сплошным размытым пятном из ярких дней и искрящихся волн, но теперь, казалось, он заражен нескончаемым дождем. Розалинда целыми днями не могла выйти из дома, и хотя она была серьезным ребенком, который сам способен себя занять, ее потихоньку начинала заедать скука.

– Думаю, завтра будет солнечно. И мы непременно поиграем на пляже, обещаю.

– Хорошо, мама, – вздохнула она и вернулась к рисованию.

– Спасибо, ты у меня такая умница, а я тут вожусь со всеми этими делами.

– Пожалуйста, – ответила она, не отрываясь от рисунка. – Просто жаль, что с нами нет папы, он играл бы со мной на уик-эндах.

Мне казалось, она не замечает постоянного отсутствия Арчи. Какая она восприимчивая! – подумала я.

– Мне тоже, – произнесла я, – но мне все равно очень нравится, как мы с тобой проводим лето.

Эта нежданная возможность пожить вдвоем не породила, конечно, столь же крепких уз, какие связывали нас с мамой, но в отсутствие Шарлотты и Арчи между нами все же возникло некоторое взаимопонимание и чувство товарищества.

Она одарила меня легкой улыбкой, и в груди поднялась волна ликования. Быть может, это лето не исчерпывалось скорбью и мрачными мыслями. Быть может, между мной и дочерью и впрямь наладилась прочная связь.

Мои размышления прервал лай Питера. Лай не утихал, и мне сделалось любопытно, какого грызуна он гоняет на сей раз? Мы с Розалиндой много раз наблюдали, как он сидит, уставившись на какую-нибудь белку или барсука. Я встала из-за стола и выглянула в окно, думая, что не плохо бы нанять садовника, который помог бы справиться с вредителями и с заросшим газоном.

Но Питер лаял не на грызунов. Это он увидел на подъездной дорожке серебристый «Роллс-Ройс» моей сестры. Сколько раз мы соперничали, завидовали друг дружке по поводу и без, но в тот момент я ничего, кроме любви и облегчения, не почувствовала.

Я выбежала из дома.

– Мадж! Наконец-то ты приехала! – воскликнула я и, не успела она выйти из автомобиля, бросилась ей на шею.

– Ничего себе радость! Должна признать, я не ожидала столь теплого приема после того, как оставила тебя на все лето разбирать этот хаос.

Я сама захлопнула дверцу, схватила ее под руку, и мы вместе пошагали к дому, неся по чемодану.

– Главное, ты здесь. Остальное неважно.

Несмотря на долгую дорогу и августовскую жару, Мадж была одета, как всегда, безупречно – платье без рукавов с заниженной талией и темно-синий кардиган, накинутый на плечи, как шаль.