Тайна академика Фёдорова

На письма, ещё в марте отправленные в Москву – в Минвуз, в Минздрав – и сейчас, в июне, не было никаких ответов, хотя к письмам он приложил и списки своих научных трудов, и копии трудовой книжки, и заверенные нотариусом копии диплома ВАК. В мае он сам ездил в Москву и понял, что всё незаметно, но неотвратимо изменилось. Отношение к нему во всех инстанциях, куда он обращался в поисках работы, разительно отличалось от того, к которому он привык и которое было нормой до Горбача – "этого с кляксой на лысине", как уже почти открыто отзывались все знакомые Фёдорова о нынешнем руководителе страны. Съездив в Москву, Фёдоров убедился, насколько правильна и актуальна новая поговорка: "Раньше говорили – иди к чёрту, теперь говорят – приходите завтра".

Когда чувство горечи и досады от переживаемой несправедливости немного утихло, когда он смог взглянуть на происшедшее с ним в контексте развития общей ситуации в стране, только тогда он смог постепенно выйти из своей депрессии. Тогда-то, в июне 1990 года, незадолго до возвра­щения из Ленинграда невесты, и родилась у него странная мысль: а нельзя ли найти способ, чтобы всё переиграть, чтобы повернуть развитие страны на другую ветвь? Только в таком душевном состоянии, которое было у Фёдорова в то время, когда психика, не выдерживая одновременно свалив­шихся на него невзгод, оказалась на хрупкой грани между психическим здоровьем и болезнью, – только в этих условиях и могла зародиться подобная безумная мысль.

Фёдоров отдавал себе отчёт, в каком оказался положении, как опасно оно для психического здоровья. Знал он и то, что такая депрессия, которая сочетается, как у него, с необычным повышением активности, называется ажитированной. Что именно в таком состоянии люди чаще всего и совершают самоубийство. Однако кончать с собой он не собирался: мешала и ответственность (хотя бы перед своей невестой и матерью), и не угасшее стремление восстановить справедливость. Вот тут и родилась у него безумная идея – каким-то образом повлиять на прошлое, чтобы изменить настоящее, не допустить его.

Размышляя (и тогда, и – ещё больше – в последую­щие годы) о зарождении своей мысли, Фёдоров пришёл к выводу, что она возникла не только в результате всего пере­житого им в связи с утратой работы, но и потому, что он не отделял своей судьбы от судьбы всей страны, не противо­поставлял себя ей, как это делают многие, в основном – лица одной и той же национальности, называя СССР – Россию "этой страной". Наконец, Фёдоров связал зарождение своей безумной идеи с собственным, казалось бы, прочно забытым личным опытом, полученным в студенческие годы.

Ну, и совсем уже последним было то, что, как иссле­дователь по призванию, он привык генерировать множество самых разных идей, мыслей, догадок, предположений – любых, если они могли объяснить какое-то явление, какие– то факты, словом – всё, что не укладывалось, не объяснялось общепризнанным способом. Лишь после записи и тщатель­ного анализа всех мыслей и породивших их фактов Фёдоров безжалостно вычеркивал, забывал всё, что этим фактам не соответствовало. Правда, записей своих он никогда не выбрасывал, а напротив – классифицировал и разносил по соответствующим карточкам, после чего забракованные мысли можно было и надлежало прочно забыть, чтобы они не мешали. А понадобится – записи можно извлечь.

Вот и сейчас, не имея ни рабочего места, ни служеб­ных обязанностей, ни предмета и темы для профессио­нальных размышлений, Фёдоров уцепился за свою "безум­ную идею". К тому же, она помогала отвлечься от личных невзгод. Придя в гости к матери вечером того дня, когда у него эта бредовая идея родилась, Фёдоров, хотя и выглядел усталым, даже измождённым, опять чувствовал в себе наличие цели и смысла жизни.

-          Ну, что, Лёшечка? Как? Полегче сегодня? Пошли дела на лад? – поинтересовалась заботливым тоном мама.

-          Да-а. Есть кое-какие мыслишки,– ответил Фёдоров.– Но говорить пока что рано!

Мать кивнула с удовлетворением. Она и не рассчи­тывала на сколько-нибудь вразумительный, тем более исчерпывающий, ответ. Ольга Алексеевна знала, что, не завершив дело, Алексей никогда и никому о нём не скажет. Ей вполне было достаточно знать, что любимый сын смог каким-то образом справиться с невзгодами (неважно, какими!) и вновь обрести цель и смысл жизни.