Тайна алмазного берега

Сержант счел своим долгом заглотить омерзительное хлебово как ни в чем не бывало. Отведав наконец кулинарного шедевра Хопкинса, я вынужден был признать, что за свою преданность долгу Потрэн достоин самой высокой награды.

И лишь один я из всех легионеров знал, почему сержант после миски похлебки так развеселился, что принялся распевать всякие душещипательные песенки.

Глава одиннадцатая

1

Причалили мы у Дакара.

По мнению капитана корабля, учитывая общий тоннаж, рядовой состав потерял чуть ли не двадцать два процента живого веса.

При этом в последние дни харч несколько улучшился, поскольку Хопкинс исхитрился где-то раздобыть поваренную книгу. Он как раз изучал ее, когда я наведался к нему в камбуз. Кроме меня, никто с ним не разговаривал.

– Ну, вот что, Чурбан, – начал я. – Дальше так не пойдет. Что суп пригорел сегодня, это еще полбеды. Но каким образом в кофе попала соль?

– Хороший вопрос. Я аккурат солил редиску для салата, когда какой-то черномазый уронил свою трубку в чан с кофе. Пришлось ее вылавливать, вот я и нырнул рукой. А рука была облеплена солью. Что, по-твоему, лучше для кофе – трубка или соль?

Крыть было нечем, Хопкинс оказался прав.

– Потей, трудись – благодарности от вас не дождешься. А ведь я даже жалованья не получаю. Почетный легионер, не гнушаюсь стряпать для вас, и каждый еще норовит облаять. А теперь позволь и мне поужинать! – с сердцем произнес он. На плите дымился суп, но Хопкинс вытащил из кармана кусок колбасы и принялся ее жевать.

Меж тем вопрос о смене повара в Дакаре был решен. Сутки мы проторчали у причала, пока приготовления к высадке не были закончены.

– Пойду вызволять нашего капитана, – шепотом сообщил Хопкинс. – Наверняка услуги кузнеца понадобятся, и он может влипнуть…

Вдали от нас рассекал воду «Женераль де Негрье». Стальная обшивка бортов ослепительно сверкала под палящими лучами солнца.

Мы находились уже в экваториальной зоне. Жара сухая, удушливая. До города было рукой подать, сквозь густую пыльную завесу доносились городской шум и отзвуки портовой жизни.

Началась выгрузка. Едва мы успели высадиться на берег, как объявили перекличку.

Техники тотчас приступили к работе, и взмыленный капрал метался среди массы легионеров в поисках неведомо куда запропастившегося кузнечных дел мастера. И правда, куда он мог подеваться?

– А ну, шагать поживее! – заходился в ярости Потрэн. – Шаркают ногами, как дряхлые пенсионеры… А ты, канцелярская крыса, совсем закопался с бумагами… Нечего тут без конца считать да пересчитывать, все уже сто раз проверено!

Пеший марш по ночному городу. Стук башмаков, позвякивание котелков, ржание обозных лошадей…

Дорога хорошая, широкая, ночь относительно прохладная, так что, несмотря на быстрый темп, шагали мы довольно бодро.

Вдоль колонны не спеша двигался автомобиль. Сразу видно, прибыл издалека, зеленый цвет кузова с трудом угадывается под толстым слоем пыли. А за рулем…

Гром и молния! Фуражка надвинута на лоб, глаза скрыты огромными шоферскими очками, один только кончик носа торчит, но и этого достаточно.

– Эй, Султан! – кричу я и делаю шаг к нему. Он в страхе ударяет по газам, автомобиль подскакивает, как живой, и, протиснувшись в узкий промежуток между марширующей колонной и обочиной дороги, уносится вдаль.

М-да, у этого плута рыльце в пуху. Стоит только ему появиться, и жди беды… Вот и сейчас – спрашивается, куда он несется, какую пакость опять задумал?

«Поживей… поживей!..» – подгоняют капралы окриками солдат.

2

Мы прибыли в Гамбию. Аэродром и ничего больше. Ангар, несколько самолетов, слева море, справа пустыня.

Западный берег Африки, высокий, однообразно унылый, – самое суровое, тоскливое место на свете. Нигде ни залива, ни бухточки, мангровые деревья своими голыми корнями цепляются за ушедшую под воду прибрежную полоску земли.

Привал в этих краях не в радость. От муравьев спасу нет, они проникают повсюду, объедают все что ни попадя. Чтобы сохранить припасы, приходится разбрызгивать керосин. Хлеб, сигареты, спиртное, – все постепенно пропитывается керосиновой вонью, отчего и воздух становится удушливее.

Все мы бродим как оглушенные – в голове непрестанно гудит от двойных доз хинина. Но даже хинин не помогает, приступы лихорадки накатывают один за другим, сотрясая тело. Санитарные повозки завалены больными – и впервой подцепившими малярию, и хрониками.

Жара – сорок градусов в тени, а у нас ломит суставы, болят мышцы, налитые тяжестью веки не поднимаются…

На пару с Альфонсом Ничейным мы сидим на каменном парапете, которым обнесено летное поле. Здесь хотя бы не кишат черви, пиявки и прочая мелкая нечисть. На цементной площадке аэродрома установлена палатка, а вокруг лежат, сидят, ходят все, кому удается урвать для себя место.

Толстый темнокожий капрал, явно из туземцев, разносит в пух и прах техников, которые вот уже полчаса возятся с радиопередатчиком, пытаясь привести его в действие. Затем распекает какого-то денщика, требуя немедленно отнести горячую воду командиру, после чего направляется к нам.

– А вы что тут расселись, как на пляже?