Журналист взглянул на девушку почти с испугом. Давненько такого не случалось – чтобы незнакомая женщина согласилась выпить с ним просто так, не по легкомыслию и не из профессиональной обязанности. Он-то всего лишь пошутил, даже не надеясь на успех; значит, нужно взять это на вооружение: когда нечего терять, можно позволить себе быть добреньким. Вот и свое расследование он проведет тем же манером – пойдет напролом, не делая ставки на результат. Однако сейчас у него возникла небольшая проблема: девушка уже тут и, значит, с ней нужно о чем-то говорить. Ведь не для того же он ее приглашал, чтобы сидеть, набрав в рот воды. Н-да, говорить… но о чем? Что обсуждают в такой ситуации? В довершение всего девушка показалась Рушу красавицей с того момента, как приняла его приглашение, и это усугубило его растерянность. Однако назад хода не было: теперь ему нужно выглядеть остроумным, очаровательным, интересным собеседником. Невозможная триада! Господи, и зачем только он ее подозвал?! Какой идиот! Да и девица тоже хороша – выпивать с человеком, способным в один и тот же день дважды поцарапать свою машину! В общем, она несет свою долю ответственности за сложившуюся неловкость. Раздумывая надо всем этим, Руш пытался скрыть свои страхи за притворно-любезными улыбочками. Но ясно чувствовал, что Матильда обо всем догадывается по его лицу: он был уже не способен притворяться.
На его счастье, мимо пробегал официант. Матильда выразила желание взять пиво, а Руш заказал бутылочку «Перье», дабы сделать разворот на пути к опьянению и вернуть себе ясность мысли. А пока, стараясь подавить замешательство, решил продолжить свои расспросы:
– Значит, вам неизвестно, где ваша хозяйка?
– Нет, я же вам сказала.
– Вы уверены, что не знаете?
– Послушайте, вы журналист или сыщик?
– Не беспокойтесь, я журналист.
– Да я и не беспокоюсь. Или… вы считаете, что мне есть о чем?..
– Нет… конечно же нет!
– Жозефина сказала, что дала слишком уж много интервью, хватит с нее. Но для магазина это было очень даже полезно.
– …
Когда Руш не находился с ответом, он просто многозначительно замолкал посреди разговора. Жизненные испытания стерли с его лица маску притворства. Теперь оно полностью преобразилось: циничное выражение уступило место растерянному, былая жесткость исчезла, преобразившись в боязливое смирение, которое вызывало у окружающих доверие, почти жалость. И Матильда, растроганная этим робким незнакомцем, решила рассказать ему все, что знала.
Это началось примерно дней десять назад. Как-то утром Жозефина ворвалась в магазин, возбужденная до крайности; внешне это выглядело весьма странно: она вроде бы и не двигалась, а казалось, будто воспаряет к потолку.
До сих пор девушка знала свою хозяйку как веселую, приветливую женщину, отнюдь не склонную к бурным проявлениям чувств, и теперь с удивлением открывала для себя новую грань ее натуры: казалось, Жозефину переполняют бурные чувства, больше свойственные юным подружкам Матильды. Она была не в силах молчать о случившемся, словно девчонка, пережившая потрясающий любовный опыт. И доверила свою тайну первым попавшимся ушам, а именно ушам своей молоденькой продавщицы:
– Это просто невероятно: я провела ночь с Марком! Нет, ты представляешь? После стольких лет…
Матильда, неспособная оценить важность ситуации, все же подыграла хозяйке: вытаращила глаза и вполне натурально изобразила величайший восторг. По правде говоря, ее реакция была продиктована главным образом удивлением: с чего это вдруг хозяйка пустилась в интимные признания, ведь они так мало знакомы. Но она заставила себя выслушать длинный монолог Жозефины, старательно изображая восхищенный интерес.
Так Матильда узнала, что Марк – это бывший хозяйкин муж, который когда-то внезапно бросил ее ради другой женщины. И вот она осталась одна, потому что обе их дочери уехали в Берлин и открыли там ресторан. Теперь, задним числом, она понимает, что тяжелее всего было именно это одиночество. Но она сама виновата – не захотела общаться с подругами, а со свидетелями ее прошлой семейной жизни и того меньше. Все, что напоминало о Марке, было мучительно больно. А он, за почти тридцать лет их совместной жизни, отметил своим присутствием чуть ли не весь Ренн. Поэтому она избегала посещения кварталов, где они бывали вместе, и город свелся для нее к совсем крошечной дозволенной территории. Так что к ее отчаянию добавилось еще и это горькое ощущение, будто она в тюрьме.
Но вот он позвонил, и все началось снова. Когда она сняла трубку, он просто сказал: «Это я». Как будто законность этого «я»» была неоспоримой. Как будто это местоимение возрождало их супружескую близость. Ведь только у супругов не принято называться друг другу по имени. После нескольких банальных фраз типа «ах, как бежит время» он ей признался:
– Я видел твое фото в газете, это ж прямо невероятно! Оно меня так взволновало, до сих пор в себя не могу прийти!..
– …
– Да, невероятно – вся эта история с романом, написанным твоим отцом. Вот уж никогда бы не подумал…
– …
– Алло! Ты слушаешь?
Да, она слушала.