Тайна апостола Иакова

— Мы с мамой договорились, что она будет мне звонить, и она очень рассердится, если я ничего не смогу ей рассказать, — услышал он, захлопывая дверь.

8

Компостела, 3 марта 2008 г., 17:30

Машина «скорой помощи», несколько полицейских машин на площади Обрадойро, а также кружащий над крышей собора вертолет привлекли внимание почти двух сотен любопытных, жаждавших узнать, что же происходит.

Андрес Салорио, запыхавшись, подбежал к Вратам Платериас и стал подниматься наверх. Добравшись до трифория, он понял, что больше не в состоянии продолжать восхождение, а посему уселся на ступеньку лестницы, дверь на которую в первый раз была открыта немногим более часа назад для того, чтобы Клара Айан, переступив ее порог, отправилась навстречу своей планиде.

А планида сия, похоже, — во всяком случае, в последние дни, — состояла в том, чтобы в самый неподходящий момент оказаться рядом с трупом. Порог, который она переступила, ни в малой степени не напоминал порог Святых Врат.

«Видно, придется мне пересмотреть свои отношения с этой заколдованной адвокатессой», — сказал себе комиссар, складывая пальцы в фигу, то есть просовывая большой палец между средним и указательным; как известно, сия не слишком приличная фигура помогает избежать разнообразных ведьмовских козней и прочих сглазов, но совершенно бесполезна в ситуации, которая в данный момент беспокоила комиссара, пожалуй, больше всего, — фига была бессильна против мучившей его одышки.

Если бы Андрес произнес то, о чем подумал, вслух, то при произошедшем у него сбое в дыхании с ним вполне мог бы случиться обморок. Салорио интуитивно ощущал эту угрозу, а посему следующее заклинание тоже сформулировал только мысленно.

«…и еще надо перестать курить сигары, немного похудеть и каждый день ходить пешком», — пообещал он себе, хотя на этот раз был убежден, что не сделает ни того, ни другого, ни третьего.

В это время в дверь просунулся полицейский агент.

— К вашим услугам, господин комиссар, — по-военному отрапортовал он, вытянувшись по стойке «смирно».

В Корпусе Национальной полиции Испании все еще сохраняются некоторые формальные нормы поведения, унаследованные от франкистской эпохи. Комиссар не считал это ни хорошим, ни плохим, но и полностью безразличным его такое поведение подчиненных не оставляло. Должна же как-то проявляться служебная субординация, черт побери, размышлял он обычно в случаях, когда подобное показное проявление иерархических отношений вызывало у него чувство неловкости.

— Не беспокойтесь, не беспокойтесь, — ответил он полицейскому, словно тот предлагал ему свою помощь. — Расскажите, что там наверху происходит.

Агент решил воспользоваться возможностью показать, чего он стоит, и не упустил ни одной детали. Приблизительно час назад экскурсовод собора, несколько жеманный молодой человек, приятель одного из каноников (что, разумеется, ни о чем не говорит, он упомянул данную деталь лишь на тот случай, если она может иметь хоть какое-то отношение к делу), довел адвокатессу до места, расположенного несколько выше того, где они сейчас находятся, поскольку декан собора зачем-то ждал ее на крыше.

Так вот, гид заметил, что адвокатесса пребывала в крайне нервозном состоянии; прежде чем притворить за собой дверь, он увидел, как она направляется к декану, который поджидал ее на вершине крыши, под самыми башнями-близнецами.

— Это все?

— Ну еще, похоже, нашлись свидетели из тех, что пили кофе на террасе кафе на площади Кинтана, которые слышали крики о помощи, но не могли различить, откуда они доносятся. Кто-то даже подумал, что это кричат монашки из Сан-Пайо-де-Антеальтарес.

Комиссар не смог сдержать улыбку. Одна из его прабабушек в середине XIX века была заточена в этот монастырь. У нее случилась любовь с человеком, который не пришелся ко двору в ее семействе. В память о ее пребывании окна, расположенные у лестницы, ведущей от гостиницы «Каса де ла Парра», так и остались заколоченными. Всякий раз, когда ей заколачивали одно окно, она открывала другое, чтобы возлюбленный мог проникнуть в лоно монастыря, равно как и в иное, гораздо более привлекательное для него.

«Да, она была исключительной женщиной, — сказал себе Андрес не без некоторой гордости. — Ей удалось добиться проведения реформ в ордене, аудиенции у папы, а по освобождении от обета она немедленно покинула монастырь».

Тут он вновь обратился мыслями к Кларе. Она, несомненно, тоже была исключительной женщиной, но, пожалуй, на этот момент с исключительностью у нее случился явный перебор.

«В этой стране слишком много исключительных женщин, — пришла ему в голову мысль, — уж лучше бы их было поменьше», — подвел он итог своим рассуждениям, после чего уже вслух высказал очередной вопрос:

— Что еще?