Тайна аптекаря и его кота

— Нет, Баалару, я, конечно, не стану посвящать лакея в такие дела, — наставительным голосом говорил господин. — Ему достаточно будет знать то, что лечу я вас от малоизвестного, но опасного душевно-телесного недуга, и что лечение требует прогулок по тем местам, где движения эфирных токов гармонирует с колебанием флюидов вашей тонкой сферы. Мальчишка он необразованный, слов таких не поймёт, но и не надо — главное, чтобы проникся почтением к премудростям лекарской науки. Порошок постарайтесь сыпать так, чтобы он не заметил, ну а если заметит, отвечайте, что сейчас это модно в светском обществе. Что и господа, и дамы сейчас за большие деньги покупают заморские ароматические соли, и сыплют их, где ни приведись оказаться. Он и поверит, жизнь светскую откуда ему знать? Зато по бытовой части можете смело на него положиться, здравым смыслом Гилар отнюдь не обделён.

Ну, спасибо! И откуда же господин про меня такое успел понять? Что он вообще обо мне знает, кроме жалостливой истории купецкого сына да здешнего моего лакейского служения? Впрочем, я тут же сообразил: это ведь он графёнышу говорит, чтоб подбодрить того, успокоить: мол, есть надёжное плечо, на которое при случае и опереться можно.

Понять бы ещё, зачем ему на самом деле отправлять меня вместе с графёнышем. Неужели только чтобы от шпаны городской защитить? Или ещё какая-то хитрая задумка у него имеется?

Но это, почтенные братья, узнал я уже много позднее, а в тот день, едва лишь проводил я нашего юного посетителя, позвал меня господин.

Стоял он у окна, спиной ко мне, держал на руках кота, и показалось мне, что тяготит его эта ноша. Хотя с чего бы? Кот, конечно, крупный, увесистый, но и господин Алаглани — не дряхлый старец. В плечах широк, лишнего жира в нём незаметно, а воинскую выучку не скроешь — в каждом движении знающему глазу она заметна.

— В общем, так, Гилар, — заговорил он глухо. — Завтра пойдёшь с его сиятельством, высокородным господином Баалару Хидарай-тмаа, прогуляетесь по восточным кварталам, где-то между продовольственными складами и вторым погостом. — Он добавил про переодевание, про тонкие флюиды, а затем вдруг спросил: — Тебе, наверное, странным кажется это задание?

Мне, Гилару, коего вы, почтенные братья, знаете, оно действительно казалось странным. Но и Гилара-купецкого сына тоже оно должно было удивить. А вот скажи я, что всё путём, ничего, мол, удивительного — вот тут уж аптекарь наш почуял бы странное. Поэтому я честно признался:

— Да, господин мой. Как-то дивно оно…

— Что же тебе дивно? — сухо поинтересовался господин.

— А то дивно, что блистательный граф на сию лечебную прогулку должен идти одетый как мальчишка из чёрного народа, что не пойдут с ним слуги вооружённые. Сами ж знаете, плохие там места, гиблые. Всякая дрянь селится, и торговцы дурью, и скупщики краденого, и бродяги, что в розыске, укрывища там у них. Я так вас понял, что воздух в тех местах для блистательного графа дюже целительный, хотя и странно это, там же склады, воняет оттуда гадостно. Ну так не всё ли равно этому целительному воздуху, кого целить — графа или оборванца?

Господин Алаглани повернулся ко мне.

— Логично рассуждаешь. Но ошибка в исходной посылке неизбежно ведёт к финальной ошибке, даже при правильности всех промежуточных силлогизмов. Ты понимаешь, о чём я?

— Нет, господин мой, — улыбнулся я. — Вы незнакомыми словами говорить изволите. Мне бы попроще как.

— Если попроще — ты кое-чего не взял в расчёт, потому что о том не знал. Болезнь юного графа — тайна даже для его родителей. Они знают, что он ко мне ходил, но думают, что из-за прыщей. На самом же деле болезнь у него душевная, и очень деликатного свойства. Потому он и хочет лечиться тайно. Мне это, прямо скажу, не нравится — хотя бы уже потому, что знай его родители о болезни, они заплатили бы мне гораздо больше, чем заплатят за прыщи. Но я лекарь, я лечу того, кто ко мне приходит, и не ставлю ему условий. Боюсь, если бы я потребовал от мальчика всё рассказать родителям, то он просто ушёл бы от меня, и в итоге не получил никакого лечения.

Складно заливает. Не знай я правды — даже и поверил бы. Понятное дело — коли у тебя жучки в мозгах завелись, то как об этом родным маме с папой рассказать? Куда как проще чужому дядьке-лекарю, который тебе никто и который должен всё это в тайне хранить. Ради этого можно и Училище прогулять, даже зная, каким это тебе боком выйдет.

— Понял, господин мой, — кивнул я. — Стыдно ему признаться, что тараканы в голове завелись. А тараканы, наверное, кусачие, раз уж он к вам лечиться прибежал.

— Верно, — усмехнулся он. — Кусачие. Разумеется, подробностей тебе знать не нужно. И когда вы с ним пойдёте, ты тоже его ни о чём таком не расспрашивай. Твоя задача — чтобы он не попал в беду. Чтобы шпана его не обидела, чтобы не угодил в какое-то совсем ненужное место.

— Так если шпана, что я сделаю? — изобразил я смущение. — Их же много, и они с ножами могут быть, с кастетами. Помните, как меня тогда били… ну, когда вы меня спасли? Да если б я умел драться, разве валялся бы так в канаве?