Тайна аптекаря и его кота

— Ты удивительно догадлив! — раздражённо бросил господин. — В полдень, за околицей деревне, на лугу, где сходы устраивались и где молодёжь веселилась. Вот и в тот день славное веселье вышло. Врыли в землю сосновый столб, привязали Старую цепями, натащили хворосту. Старший брат молитвословие начал, больше часа последования читал, потом уже велел зажигать факелы. А все смотрели, и я стоял в толпе. Нельзя было не прийти. И без того боялся, что шепнёт кто-нибудь братьям, как я к Старой на хутор ходил и по лесам вместе с ней шлялся, травки собирал. Но пожалел меня Творец Изначальный, ко мне надзорские никакого интереса не выказали.

И вновь повисла в комнатке тишина, лишь трещали свечи да шумно чесался кот.

— Ну и как тебе сия история? — поинтересовался наконец господин.

Я на миг задумался. О чём, спрашиваете? Разумеется, о том, случайно ли он это мне рассказал. С господином, знаете ли, ухо востро нужно держать, у него просто так ничего не бывает.

— Печальная история, — протянул я. — Жалко тётку. И ведь наверняка Надзор-то местный был, ничего и не разнюхали толком, не разобрались, а сразу туда же — костры жечь. У нас в Тмаа-Урлагайе соседом был брат Урамидхи, старенький уже. Очень нас, ребятишек, любил, всё сказки рассказывал, когда совсем мелкими мы были… а как подросли, уже и другое рассказывал. Так вот, он ранее в Надзоре служил, до старшего уездного брата поднялся, а потом решил, что стар уже, пока и на покой. Вот к нам в город и перебрался, в храме неподалёку службу правил. И говорил брат Урамидхи, что Надзор-то дело нужное, и чародеев истреблять с лица земли полагается, как то и в Посланиях сказано. Но только истинных чародеев мало, куда больше притворщиков либо ни в чём не повинных бабок-травниц. В Надзоре же разные люди служат, не всегда глубоко проникшиеся верой, не всегда чистые сердцем и уж тем более не всегда славные умом. Вот и получаются такие дела, как с этой вашей Старой. И потому, говорил брат Урамидхи, при Новом-то Порядке запретили Надзор, а кое-кого за жестокости и казнили. И добавлял шёпотом: причём не всегда тех, кого следовало бы.

— Интересные у тебя знакомства, — задумчиво сказал господин.

— Ну уж какие есть, — вздохнул я. — Так вот, вы мне про Старую рассказали, а я в ответ про другое расскажу. Тоже про ведьму… Брат Урамидхи с этой ведьмой дело имел давно уж, ещё до Серой чумы, то есть больше тридцати лет назад. И у этой ведьмы очень даже было имя, и высокое — Асидорги-тмаа, графиня, не хухры-мухры. Муж её на аргойской войне погиб, командовал правым засадным полком. И осталась она одна — молодая вдова, полная владетельница замка и окрестных земель. Крепостных пять тысяч душ, богатств немерено. Но что толку в тех богатствах, если у неё в известном месте свербит? А внешность, надо сказать, так себе. Не из тех красавиц, коим стоит пальчиком поманить, и кавалеры со всего света сбегутся. Она, конечно, всякие там притирания и мази использовала, румяна, белила и прочую женскую хитрость. Но это, как у нас в Тмаа-Урлагайе говорили, что дохлому ежу блюдце с молоком. В общем, никто на неё не западал. То есть на богатство-то западали, конечно, толпы обнищавших высокородных рядом крутились, но госпожа Асидорги-тмаа уж кем-кем была, но не дурой. Прекрасно понимала, что этим жучкам от неё нужно. А хотелось большой и чистой любви.

Помолчал я, хлебнул из кружки сока, потом продолжил: