Тайна аптекаря и его кота

Разломал купец печать, развернул листок, прочёл. Пожевал губами, втянул воздух — и сказал:

— Передай, непременно наведаюсь!

Поглядел я на него со значением, и понял купец. Сунул лапищу в карман и кинул в грязь медный полугрош. Поклонился я благодарно, монетку поднял, обтёр и побежал домой.

Спрашиваете, зачем это было мне нужно? А потому что принято так. Поверье такое есть, что если посланца никак не отблагодарить, то косяком потянутся дурные вести. А купцы, чтоб вы знали, особенно на всякие такие поверья падки. Поэтому уж как ни жаден был господин Баихарай, а с монеткой расстался.

Ну как вы не понимаете, почтенный брат? Сами посудите, коли не поступил бы я по обычаю — мало ли какие разговоры пошли бы о слуге господина лекаря? Много ведь глаз тогда смотрела, это ж улица, зевак на ней всегда полно, а особенно в час, близкий к полудню.

Прибежал я, значит, домой, снял шапку, снял полукафтан, вместо сапог в башмаки влез и пошёл к господину доложиться. А он, выспросив, как я поручение его исполнил, велел идти в травохранилище и принести ему по списку. Список он мне вручил, а уж после забрал. Так что в известном месте я не подлинник оставил, а копию. В списке же значилось: три малых меры толчёных листьев ветродуя, одна мера семян шиполистника, один зубчик дракон-корня, две меры сушёных на двоелунном свету цветков черепашника, а ещё малый флакон сока, выжатого из листьев тропинника.

Всё это я принёс господину в кабинет, а тот велел мне сидеть в чуланчике и при свече вникать в очередные страницы из сочинения многоопытного Краахатти Амберлийского. И без того настроение было у меня хуже некуда, а тут ещё многоопытный…

Господин же взял принесённое мною и отправился в лабораторию. Куда, напоминаю, хода мне так и не было.

После обеда начался приём. Оделся я поприличнее — то есть широкую синюю ленту поперёк груди перекинул, знак лакейского служения — и приготовился посетителей встречать. Как думаете, кто первым пожаловал? Правильно, тот самый купец Баихарай.

Я, вежливо поклонившись, принял у него плащ и проводил в кабинет. И, конечно, бегом в спальню, за ковёр — подслушивать и подглядывать. Да, дырочку я уже проделал, и заметить её никак из кабинета было нельзя — место это, между шкафами, всегда в тени.

В кабинете господин Алаглани радушно поприветствовал купца.

— Садитесь, садитесь, почтенный Баихарай! Вы очень правильно сделали, что не замедлили явиться по моему приглашению.

— А что стряслось-то? — подал голос купец. Тело у него было объёмистым, а вот голос тонок и пискляв.

— Видите ли, почтенный Баихарай, в прошлый раз, когда осматривал я вас, то упустил из виду одно очень важное обстоятельство. Ведь вы пришли позавчера, а в тот день луна Гибар была полной. Поэтому те результаты осмотра следовало трактовать иначе, ибо полная луна Гибар влияет самым решительным образом на движение желудочных соков. Так что считаю необходимым произвести повторный осмотр, ибо диагноз ваш может оказаться куда серьёзнее, чем это выглядело изначально. Соблаговолите раздеться до пояса.

И вновь господин мял толстый и поросший рыжим волосом купеческий живот, чертил ногтем по коже какие-то фигуры, легонько постукал коротенькой, длиною в два пальца, костяной палочкой. Затем надолго задумался.

— Ну что? — не утерпел купец. — Чего вы, господин лекарь, нового нашли?

— Оденьтесь, господин Баихарай, — тон господина Алаглани сделался вдруг очень сочувственным. — А теперь садитесь в кресло. Мне очень неприятно это говорить, но не сказать я не могу, ибо сего требует от меня лекарский мой долг. Похоже, у вас, почтеннейший, хворь пострашнее, нежели обычная желудочная тяга… Увы, друг мой, все признаки свидетельствуют о том, что у вас начинается зелёная гниль. Недуг страшный и коварный — если не выявить его вовремя, то сперва желудок, а вслед за ним и другие внутренние органы начинают гнить и разлагаться, точно они являются частями трупа, а не живого человека. Больной испытывает неимоверные мучения, ему кажется, что в животе у него поселилась крыса и прогрызает себе ход наружу. Ни лекарственные средства, ни нож хирурга не дадут спасения — ведь если хоть одна мельчайшая частица гнили всё же останется внутри, то очень скоро разрастётся до прежнего состояния.

Купец булькнул горлом, побагровел, потом покраснел. Плечи его затряслись.

— И что же? — пискнул он. — Неужели никакого спасения?

Господин ответил не сразу.

— На ваше счастье, господин Баихарай, мы с вами застали недуг на самой ранней его стадии, и потому положение нельзя считать безнадёжным. Шансы на успех ещё есть, хотя я и не могу полностью ручаться.

— Любые деньги… — пробулькал торговец зерном. — Спасите…

Господин молча направился к одному из шкафов, отпер ключиком дверь и достал оттуда хрустальный флакон с какой-то тёмной жидкостью. Сквозь дырочку я не смог разобрать её цвет.

— Сейчас вы примете это, — сказал он, вытаскивая пробку. — Пейте же! Вкус ужасный, но ничего не поделаешь.

Купец жадно выхватил из протянутой руки флакон и одним глотком выхлебал его содержимое. Икнул, взвыл — и откинулся на спинку кресла.