Тайна аптекаря и его кота

Справа, с той стороны, где по соседству гусиное хозяйство, выплеснулись чёрные тени. Уж на что темно было, а они чернее ночной тьмы. Сосчитать невозможно было, но не десяток и не два — явно больше. Волной метнулись, от забора к дому. И в тот же миг там, в доме, огонь вспыхнул — факелы зажглись. Крики послышались, сухой треск, чей-то вой. Я, понятное дело, замер, нечего соваться под горячую руку. А внутри радость разгоралась, потому что понял я: сработало.

Господин тоже не дурак оказался. Тут же обратный ход дал, в точности повторяя свои зигзаги. Нырнул в дырку, потом, судя по плеску, в канаву залез.

Я же остался где стоял, и только смотрел. Хотя смотреть особо и не на что было. Мечутся возле дома факелы, слышатся крики, потом вроде показалось мне, тащат кого-то к воротам. Помните, тем самым, мощным, паутиной заросшим? Так распахнулись они с громким лязгом. А над домом пламя взметнулось, и чёрные тени, гляжу, обратно — на гусиный двор. Вернее, как понял я, где раньше гуси были. Интересно, братья, а домохозяину тому стоимость-то возместили? Да, понимаю, что маловажный вопрос.

А вот что немаловажно — это стоны и вопли, из пламени доносившиеся. Хотелось мне туда кинуться, люди же всё-таки, может, сумел бы кого вытащить. Но тут же схлынуло наваждение, и вспомнил я, что не люди это, а «вечно молодые», и что осиные гнёзда надлежит выжигать. Огонь очищает, и всё такое.

Осторожненько я к забору двинулся, не как господин, зигзагами, а напрямую. Потому что теперь охранных чар можно было не бояться. Когда паука больше нет, никто не придёт на трясение паутины.

А господин меж тем времени, оказывается, не терял. Он уже у ворот суетился, оттаскивал тела в сторонку, ножом путы резал. Их, тел, я пятеро насчитал. Вроде как чуток шевелятся, значит, в телах этих души всё-таки есть. Повезло им, что полнолуние только через три дня.

Тут и улица проснулась. Понятное дело, пожар не проспишь. Сперва псы забрехали, потом матерная ругань послышалась, после женские визги. И завертелось! В окошках свет, факелы замелькали, кто-то уже вёдрами гремит. Просыпаются люди, жильё своё от огня обороняют. На дождь особой надежды нет, тем более, он уже на морось мелкую изошёл.

Но что мне на разбуженную улицу смотреть, мне господин Алаглани интереснее. А господин Алаглани не суетясь переносил освобождённых с дороги к воротам соседнего домишки, прислонял к забору. Кажется, ладонями головы им массировал, или же над головами пассы делал, не разглядеть было. А одну фигурку легко закинул на плечо и быстро зашагал прочь, петляя так, чтобы в свет от окошек и факелов не попасть. А я за ним, на расстоянии, конечно. Так до конца улицы добрались. Людям, понятно, не до нас было, но осторожность не мешает.

Оказалось, господин Алаглани предусмотрительнее, чем я подумал. Коня-то он с собой всё же взял, только на пустыре оставил, в трёх улицах от логовища гоххарского. Звёздочка то была. Оно и верно, Прыткий мог заржать некстати, а Звёздочка из наших коней самая умная.

Посадил он на коня, кого тащил, сам взлетел в седло — и помчались они. А я потрусил себе к дому, мысленно прикидывая: хватится ли меня господин? И будет ли стучать в ворота? По уму ему стоило бы той же калиточкой войти, а там уж самому ворота отворить и Звёздочку в конюшню завести. Зачем ему лишние разговоры среди слуг?

Понятно, что пешему конного не обогнать, и потому в овраге я был уже где-то в четвертом часу ночи. Самое тёмное и глухое время. Переоделся, да не в мокрое — на подобный случай у меня в схроне была заготовлена одёжка точно такая же, как и та, какую нам в доме выдают. Пока садом пробирался, чуток промок, но до утра должно высохнуть, никто ничего не заметит.

А когда я проник в дом — через то самое окошко в нужном месте — и поднялся осторожно в господские покои, в кабинете уже горели свечи. Заглянул я в приоткрытую дверь.

Там, на диванчике, лежал тощий светловолосый пацан, моих примерно лет. Из одёжи на нём только лёгкая рубашка была. А господин Алаглани склонился над ним со своим изумрудом, и медленно-медленно водил по воздуху камнем, описывая круги возле головы мальчишки.

— Ну и где ты шляешься? — раздражённо бросил он, завидев меня. — Ты где должен быть, а?

— По нужде ходил, — степенно сообщил я.

— Быстро зажги фонарь — и в подвал, на травяной склад, тащи сюда порошок ящериного цвета, настой шипорезника и склянку с семенами белоконь-травы! Как принесёшь, воду грей! И живо!

Помчался я исполнять, а в голове одно крутилось: а что это он ничего мне объяснять не стал? В смысле, почему вдруг вернулся раньше времени и кто этот пацан на диванчике? Вёл себя так, будто я и без того знаю. И возникли у меня разные нехорошие подозрения.