Тайна архангела

Поглощенный подобными мыслями генерал второй адской армии свернул к покоям Князя. Только бы не нарваться на плохое расположение духа, если какая-нибудь некачественная шлюха снова испортила Самуилу отдых. Алан не успел дойти до двери, когда петли бесшумно повернулись, и из комнаты вышла блондинка в пеньюаре. Генерал сильно удивился увидеть Диану в такой час и в таком месте: несколько сотен лет они с Князем не встречали вместе рассветов, однако виду не подал: не в его правилах было выражать подобные эмоции.

Княгиня выглядела совершенно рассеянной и странно спокойной. Она настолько витала где-то в своих мыслях, что совершенно не смутилась своего неглиже и даже не попыталась завязать оголяющий короткую ночнушку халат. Глаза ее растерянно коснулись Алана, будто не понимая, как он тут оказался.

— Приветствую, прекрасная, — негромко поздоровался демон гордыни.

— Привет, Алан, — кивнула в ответ Диана. И скрылась, поправив-таки упавший с плеча рукав…

Алан, не отрывая синевы глаз, смотрел на кольцо. Полбутылки коньяка уже ушло в его желудок, незамеченные нервами. Он был по-прежнему трезв, но мысли опьяняли, не давая додумать того, что он хотел, до конца.

В тот день, почти два века назад, было последнее его повышение. Но кто мог знать, что когда он будет обмывать его, принимая поздравления подыхающих от зависти, но улыбающихся ему коллег, и негой купаться в ненавидящих взглядах Варфоломея, ему не будет доставлять полнокровной радости ни гордость, ни долгожданные, отыгранные у соперника очки.

Не надо было быть гением, чтобы знать, что вначале было Слово. Можно было не быть демоном, чтобы прекрасно выучить, что мысль способна материализоваться в мире. На что словами согласился, то и получил. «Буду счастлив…» Злая ирония играла свою злую роль.

Сначала Алан не хотел верить в то, что случилось. Но реальность брала верх.

Первый месяц это было плохо ощутимо, как в полудремлющем сне. Потом он стал замечать, что слишком часто ловит себя на фантазиях, что в поисках смотрит по сторонам. Что на тусовках стал выслеживать чужой взгляд, а когда этого взгляда рядом не оказывалось, то мысли его весь вечер возвращались к ней.

Настал день, когда он спросил себя: как? Пробил час, который он проклял на века.

Диана ворвалась к нему в дом, ломая затянувшуюся на века и навечно совокупленную любовь. Любовь Алана к самому себе. Генерал гордыни не мог жить по-другому. У него был идол, и этим идолом был для него он сам. Это был закон его жизни. Тот, кто хочет разделять и властвовать над умами и сердцами, должен иметь одного лишь авторитета — себя и надеяться лишь на свои силы. Власть поглощает другую власть. Алан знал, что властью превознесенного притягивает к себе взгляды, и потому никогда не смотрел на других сам.

Холодное бешенство владело сердцем. Оно выискивало то, что залезло в душу как вор, и желало лишь одного: убить незваного гостя. Долгие вечера думал Алан, как мог он поймать огненную искру, когда даже не видел их россыпи, в отличие от Була и Ираклия, с которых, к слову, все сошло как с гуся вода. На недолгие часы приходило успокоение: искр не было, а если они и были, то не про его честь: это всего лишь миф, самовнушение. И тогда Алан продолжал жить прежней жизнью: пить, гулять, упиваться бесчувственным холодным удовлетворением.

Но ему уже не доставляли привычного удовольствия ни женщины, ни карты, ни карьера. Всего этого он добился давно. И не тешили его самолюбие сотни обожающих взглядов и льстящих языков. Коньяк топил тихий гнев на тупость и бесцветное безумие мужчин и женщин.

Еще больше стал бесить Ираклий. До исступления раздражал Казимир. То, что Алан раньше терпел как идиотскую неизбежность существования, теперь он начинал ненавидеть. И впервые в жизни оценивающий, его взгляд бегло касался Князя…