Оборотень их, однако, расслышал, он повернулся к Василию, забыв про дядю Юру, и изготовился к прыжку…
Но тут Василий вытянул вперед руку, в которой что-то сжимал…
Приглядевшись, я узнала тот камень, который он хранил в своей тайной комнате.
Тускло-голубой лунный камень…
Увидев его, оборотень зарычал, как от боли.
Он словно боролся сам с собой, то пытаясь броситься на Василия, то отступая под действием некой незримой силы.
Он снова зарычал — но теперь в его рычании можно было различить слова: «Отдай… отдай это мне…»
— Даже не мечтай! — отрезал Василий.
И тут на камень упал свет луны.
Из тускло-голубого камень сделался багровым, как будто Василий держал в руке налитый кровью глаз. Из камня вырвался луч багрового света, который ударил прямо в лицо… точнее, в оскаленную морду оборотня.
Оборотень взвизгнул от невыносимой боли, упал на бок и забился в судорогах. Его тело снова начало судорожно меняться — в нем то проступали человеческие черты, то снова он приобретал форму зверя.
Василий не выпускал камень, хотя казалось, что тот причиняет ему боль. Еще бы, я даже отсюда видела, что камень буквально раскалился.
Наконец по телу монстра пробежала последняя судорога, и он застыл, обессиленный, окончательно приняв человеческую форму.
Аргольд лежал на земле, уставившись пустыми рыбьими глазами в небо, где все еще царила бледная утренняя луна. Губы его беззвучно шевелились, как будто он о чем-то просил луну или в чем-то перед ней оправдывался.
Василий стоял в нескольких шагах от него, неподвижный, как статуя или соляной столп.
В руке у него был зажат магический камень. Мне показалось, что он дымится.
Я вырвала руку у Кокушкина, подбежала к Василию, схватила его за плечо, встряхнула…
Он вздрогнул, словно очнувшись, завертел головой, увидел Аргольда и шагнул к нему, все еще сжимая камень в руке…
Я еще раз встряхнула его и проговорила:
— Камень! Отпусти его!
Он удивленно взглянул на свою руку, как будто это было отдельное от него живое существо, и наконец разжал ее.
Я увидела, что вся его ладонь была покрыта волдырями, как от сильного ожога. Только теперь Василий почувствовал боль и затряс обожженной рукой. Я наклонилась, дотронулась до камня…
Он еще был горячим, но быстро остывал.
В это время послышался шум мотора, и рядом с пустырем остановился черный представительский «Мерседес». Из него вышел элегантный пожилой мужчина с густой серебряной шевелюрой. Не обращая внимания на остальных, он подошел к лежащему на земле Аргольду, пнул его носком дорогого ботинка и презрительно проговорил:
— Что за цирк ты здесь устроил?
Аргольд молчал.
Седовласый господин снова пнул его и резко выкрикнул:
— Встать! Стоять, когда с тобой разговаривает глава Совета!
Аргольд застонал и с трудом поднялся на ноги.
— Простите… — проговорил он заплетающимся языком. — Мне… трудно… после двух метаморфоз, одна из которых принудительная… у меня нет сил…
— Так, выходит, это ты? — процедил седовласый. — Значит, это было твоих рук дело?
— Я… виноват… я ничего не мог с собой поделать… когда богиня… когда владычица входит в полную силу, я не могу ей сопротивляться… это сильнее меня…
— Тогда… двадцать восемь лет назад, ты поклялся Совету, что это — твой брат, что он под влиянием Великой Луны превращается в зверя, что это он убил тех двоих людей. И твердо обещал, что будешь держать его взаперти, не допустишь новой метаморфозы. И Совет поверил тебе. Мы закопали то, что осталось от тех двоих, и сделали так, чтобы не допустить расследования. Но потом, четырнадцать лет спустя, история повторилась. Еще два человека были убиты. Ты сказал, что не уследил за братом, что он вырвался и снова совершил это. Ты сказал, что пытался остановить его, — и при этом твой брат погиб, попал под колеса машины… И вот все снова повторилось! Выходит, это не твой брат, а ты сам — отщепенец, оборотень! Ты убил собственного брата, чтобы прикрыть свои преступления! Хуже того — ты лгал Совету, а это не прощается!
— Я ничего не мог с собой поделать… — бормотал Аргольд. — Это сильнее меня…
— В любом случае ты за это ответишь! — Седовласый ткнул рукой в спину Аргольда, и тот, понуро опустив голову, поплелся к «Мерседесу».
Тут из своего укрытия выскочил Кокушкин.
Он побежал к Аргольду, выкрикивая на ходу:
— Стой! Куда это ты? Куда вы его уводите? Это мой подозреваемый, я его арестую!
— Остынь, капитан! — оборвал его седовласый господин. — Никого ты не арестуешь!
— То есть как это не арестую? — возмутился Кокушкин. — Непременно арестую!
Но тут на пустырь налетел порыв ветра, который поднял тучу пыли и песка, за которой ничего не было видно…
Когда же ветер стих, на пустыре не было ни Аргольда, ни седовласого господина. Только вдалеке мелькнули тормозные огни «Мерседеса».
— Вот черт! — выдохнул Кокушкин. — Опять он улизнул! И что мне теперь делать? Где его искать?
И тут к нам подошел дядя Юра, который до того тихо стоял в сторонке.
— Забудь, капитан! — проговорил он снисходительно. — Ты ничего не видел и ничего не знаешь. И смирись с тем, что это дело останется в разряде нераскрытых.