Тайна банкира. Красная мантия

Но вниз не было тропинки, была уже ночь, и люди устали. Надо было еще зажечь фонари и найти дорогу. Таким образом, когда мы достигли черного омута, находившегося внизу, последние пузырьки уже давно исчезли с поверхности воды, последние волны уже давно разбились о берега. При желтом свете фонаря мы увидели лишь шляпу, плававшую на поверхности, а недалеко от нее — перчатку, наполовину затонувшую в воде. Это было все. Предсмертное объятие немого не знало пощады, его ненависть была чужда страху. Я слышал впоследствии, что, когда на следующий день их обоих вытащили из воды, пальцы Клона находились в глазных орбитах капитана, его зубы вонзились в горло врага. Если кто-либо находил сладкую смерть, то это именно он.

Когда мы медленно отвернулись от черной воды, одни содрогаясь, другие творя крестное знамение, — лейтенант посмотрел на меня.

— Черт вас возьми! — с гневом сказал он. — Вы, наверное, рады!

— Он заслужил это, — холодно ответил я. — С какой стати я буду притворяться опечаленным? Не все ли равно, теперь или через три месяца? А за того несчастного я рад.

Он некоторое время не сводил с меня своего дышащего злобой взора.

— С удовольствием я связал бы и высек вас, — сказал он, наконец, сквозь зубы.

— Довольно нам будет и одного на сегодняшний день, — возразил я. — Вот что бывает, — презрительно продолжал я, — когда всяких проходимцев делают офицерами. Собаке всегда хочется крови. Погонщик должен хлестать кого-нибудь, если не может хлестать лошадей.

Мы уже достигли деревянного моста, когда я произнес эти слова. Он остановился.

— Хорошо же, — сказал он, кивай головой. — В таком случае я знаю, что мне делать. Сержант, посвети мне. Остальные — марш по квартирам в деревню! Ну, г. шпион, — продолжал он, глядя на меня, — куда вы пойдете, туда и я. Я теперь знаю, как испортить вашу затею!

Я презрительно пожал плечами, и мы втроем — сержант впереди с фонарем в руке, я и лейтенант позади — перешли через луг и миновали калитку, где мадемуазель поцеловала мне руку. Я со смущением спрашивал себя, что такое он задумал, но свет фонаря, освещавший нам дорогу и вместе с тем падавший на его лицо, не открывал мне в этом лице ничего, кроме упорной враждебности. Он прошел до самого конца аллеи, собираясь войти в главную дверь замка, но я увидел на каменной скамье у стены белое платье и направил шаги в ту сторону.

— Мадемуазель! — тихо позвал я. — Это вы?

— Клон? — дрожащим голосом спросила она. — Что с ним?

— Он теперь недоступен для страданий, — мягко ответил я. — Он умер, — да умер, мадемуазель, но умер так, как он сам желал. Утешьтесь, мадемуазель.

Она заглушила рыдание и, прежде чем я успел еще что-нибудь сказать, лейтенант и сержант с фонарем были подле нас. Он грубо поздоровался с мадемуазель. Она с дрожью отвращения посмотрела на него.

— Вы пришли сюда, чтобы и меня бить? — запальчиво сказала она. — Вам недостаточно, что вы убили моего слугу?

— Наоборот, это ваш слуга убил моего капитана, — ответил лейтенант совершенно не тем тоном, как я ожидал. — Если вы лишились вашего слуги, то я лишился своего товарища.

— Капитана Ларолля? — пролепетала она, устремив испуганный взор не на него, а на меня.

Я кивнул головой.

— Как это случилос? — спросила она.

— Клон сбросил капитана… и самого себя в реку, — сказал я.

Она слегка вскрикнула от ужаса и затем умолкла. Но ее губы шевелились, и я думаю, что она молилась за Клона, хотя и была гугеноткой. Меня между тем объял страх. Фонарь, болтавшийся в руке сержанта и бросавший свой дымный свет то на каменную скамью, то на стену дома над нею, где раньше лежала рука мадемуазель, когда бедная девушка, прислушиваясь, сторожа и содрогаясь, сидела одна в темноте, осветил кувшин, наполненный пищей. Рядом с нею, в таком месте и в такой час, он представлял явную улику, и я боялся, чтобы лейтенант и его подчиненный не заметили его. Но через мгновение мне было не до этого. Лейтенант заговорил, и его речь была моим осуждением. У меня защекотало в горле, когда я услышал эти слова, и мой язык прилип к гортани. Я пытался посмотреть на мадемуазель, но не мог.

— Это правда, что капитан наш умер, мадемуазель, — сказал он глухим голосом, — но другие остались живы, и об одном из них я, с вашего позволения, скажу вам несколько слов. Я много слышал в последнее время речей от этого важного господина, вашего друга. Минувшие сутки он то и дело говорил нам: «Вы должны» и «Вы не должны». Сегодня он явился от вас и в очень надменном тоне говорил с нами из-за того, что мы немного постегали вашего немого слугу. Он ругал нас последними словами, и если бы не он, быть может, мой друг был бы еще жив. Но когда он несколько минут тому назад сказал мне, что он рад… рад смерти моего друга… черт!.. я решил в душе, что так или иначе, я расквитаюсь с ним. И я расквитаюсь!

— Что вы этим хотите сказать? — спросила мадемуазель, прерывая его. — Если вы думаете, что можете восстановить меня против этого господина…

— Вот это именно я и хочу сделать. И даже более того…

— Вы понапрасну теряете слова, — возразила она.