— Или что-то еще. Именно шантаж наводит меня на такие мысли, так как шантаж подразумевает некоторые проступки, — оживилась Изабелла. — Алистер говорил о том, что Белая роза часто используется для обозначения предательства. И поскольку судья Джексон был уложен так, словно приносил присягу, а рядом с ним лежала роза, это могло означать, что он нарушил свою клятву.
— С точки зрения убийцы, конечно, — кивнул я. — Продолжай.
— У судьи Портера были связаны руки. Возможно, он знал об этом проступке, но ничего не сделал, чтобы остановить коллегу. Так что в буквальном смысле его могли убить, потому что у него были связаны руки.
Я проследил за ходом ее мыслей.
— Хартт тоже был замешан в этом деле, но он не видел — или не хотел видеть — никакого преступления. Так что, хотя я сначала подумал, что наволочка на его голове было поступком самоубийцы, пытающегося избавить жену от вида его раны, на самом деле это было сообщением от убийцы.
— Что-то вроде «не вижу ничего плохого», - хмыкнул Малвани. — Похоже, у нашего убийцы есть чувство юмора.
— И какова в этом всём роль Алистера? — поинтересовался я.
Никто мне не ответил, даже Изабелла.
Я снова подошёл к доске и написал:
— Он, вероятно, связан с анархистами, — сказал Малвани. — Об этом говорят убийства судей.
— Согласен, — кивнул я и написал:
— Ты упоминал, как Джонатан был зол на директоров компании «Никербокер», - сказал Малвани. — Есть ли вероятность, что судья Джексон или судья Портер сыграют какую-то роль в будущих процессах по «Генералу Слокаму»?
Я скептически приподнял брови.
— Это возможно лишь в том случае, если будут проведены дополнительные испытания «Слокама», в чем я сильно сомневаюсь. И, насколько мне известно, ни один из наших судей не играл — и не должен был играть — никакой роли в деле капитана Ван Шейка или в его апелляции.
— Не забудь о неоднократных упоминаниях Леруа Сандерса, — напомнила мне Изабелла.
Я добавил на доску запись:
— Я только что кое о чем подумала, — внезапно оживилась Изабелла. — А что, если профессор Хартт стал заниматься историей не потому, что ему это нравилось, как считала декан Барнарда? Что, если случилось что-то такое, что испортило его отношение к закону? Что-то связанное с этими шифрами и шантажом.