Тайна без точки

Собака посмотрела на меня, склонив голову, но, видимо, мой интеллигентный монолог не произвел на нее впечатления.

— Хотите, мы вас проводим? — с неожиданно теплой интонацией произнес кто-то сзади.

Я оглянулась и узнала знакомые лица, это были приехавшие в гарнизон психологи.

— Да нет, — ответила я. — Нам спать осталось по 5–6 часов.

Мы шли некоторое время вместе и разговаривали ни о чем. Это был еще один феномен курской трагедии. Она сблизила похожих людей и разъединила разных. Можно было запросто поговорить с посторонним на улице, можно было поплакать на чужом плече — удивительное родство душ рождалось на глазах.

Психологи свернули к гостинице, а я пошла дальше. Возле моего дома из темноты вынырнула давешняя собака. Она вошла следом за мной в подъезд и остановилась на площадке. На лестнице горел свет, дверь была не заперта, ужин (а заодно и обед) стоял на столе. Я отломила кусочек и вынесла собаке — грустным взглядом она поблагодарила за угощение.

— Нас всех разнесет ветер событий! — сказала по какому-то наитию на следующий день.

— Ну почему же? Вот вы докажите! — сказал кто-то. «Разве пророчества доказывают?» — подумала.

Мы не были друзьями, но в то время не были и врагами.

В нашем воспитательном отделе работали порядочные отзывчивые люди. Александр Шубин — с «Курска», Александр Саркисов — с «Тамбова», Евгений Букаев — с «Даниила Московского», Костя Коробков — со «Пскова», Сергей Махортов — с «Белгорода», Володя Кублицкий, Сережа Хоменко — это истинно русские офицеры, такими они оставались даже в трудное время. Позднее появился «замполит», который рассказывал, что провертел дырку в гальюне и подслушивал через нее членов экипажа.

— Нервная у вас работа, — посочувствовала я ему и все засмеялись, а он с тех пор «закладывал» меня всякий раз, когда получалось.

Вообще-то офицеры воспитательных отделов редко добровольно сотрудничают с «особистами», хотя и обязаны. Контрразведке в воинских частях работы хватает. Подслушивание — одна из основных.

В казарме экипажа «Курска» тоже была проверчена дыра, спрятанная под электрической розеткой. Здесь у «особистов» была узкая, как пенал, «прослушка», которая работала на два объекта. Справа была «курилка» «Курска», слева — штабной зал тактических учений, где собиралось много офицеров и где в перерыве болтали о чем угодно.

Я отодвигаю в сторону розетку в курилке и вижу пробитую насквозь стену, за ней: два кресла, стол, кровать, журнальный столик, на котором стоит пленочный магнитофон. Фээсбешный тайник сохранился и поныне, только подслушивать некого: в казарме расположен музей.

В те дни массового психоза всякое бывало… И не без «санкций» Ивана Ивановича Нидзиева. Однажды начальник Дома офицеров Владимир Бугайчук грубо оборвал провод, когда я говорила по телефону. В другой раз глава Ура-Губинской администрации Юрий Морозов бросился на меня со стулом и с криком «Я теб-бя сделаю…» Этот неожиданный демарш приковал меня к месту и не знаю, чем бы все это закончилось, но в комнату вбежал Кублицкий и отобрал стул. Никакой внешней причины для этого не было, если только не вброшенная Нидзиевым «деза». Рассказывали, что Юрий Морозов места себе не находил — до последнего времени Ирина Лячина собиралась в Курск, и он купил там квартиру. А Ирина в то время тайно оформляла квартиру в Питере, и все, кто собирался вместе с ней, считали себя обманутыми. Просить жилье можно было в любой точке страны, кроме Москвы, — и естественно, питерское жилье стоит дороже курского. Но я-то никакого отношения ни к тому, ни к другому не имела.

Неоднократно я была свидетелем разыгранных спектаклей, режиссером которых был все тот же Иван Иванович.

— Что за безобразие творится на нашем КПП, — возмущается Ирина Шубина при приезде начальника управления по воспитательной работе Геннадия Дьяконова. — Система оповещения не работает, связи нет.

— Спасибо вам, девчонки! — говорит после встречи, потирая руки, Иван Нидзиев. — Подставили мы с вами начальника гарнизона.

Или другой случай. Из Свято-Данилова монастыря прислали дорогую икону «Новомученики». До открытия храма Катя Багрянцева просила отдать икону ей, дабы она не исчезла, как исчезало все в те дни. Кстати, икону прислали по ее личной просьбе.

— Можно вопрос задать? — спросила Дьяконова Галина Белогунь. — Вот нам икону прислали, а церковный староста, — она выделила это интонационно, не потрудившись назвать имя старосты, — хочет забрать ее себе.

— Запереть в сейф! — велел Дьконов, не вникая в детали.

Книгу не давали писать, не давали читать, не разрешали встречаться со мной женщинам, угрожая жилищными и материальными вопросами. Я больше не могла выносить этой обстановки, позвонила в редакцию одной газеты и и уехала на другой день. Позднее мы вернулись в свою подмосковную коммуналку, где я старалась не вспоминать «курское» время, как ужасный кошмар.

Но «у Господа случайных дорог не бывает»… Так сказал мне в последний день отъезда батюшка видяевского храма отец Сергий…