Он отчаянно посмотрел на бледное зимнее небо, где свинцовые облака заслонили звезды.
— Бедный, бедный парень! Этой ночью быть живым и мыслить, а уже следующим вечером — умереть, без малейшего смысла или продвижения вперед! И никакого возмещения за невинную загубленную молодость и силу! Человек, всегда исповедовавший Пользу, денно и нощно трудившийся во благо своих товарищей. И где же справедливость, где справедливость? — яростно вопрошал Кроул. И снова его влажные глаза обращались к небу, ввысь, куда воспаряли души умерших святых из разных точек Земли, устремляясь в бесконечное пространство.
— Тогда где же справедливость для Артура Константа, если он действительно был столь же невинен? — спросил Дензил. — На самом деле, Питер, я не понимаю, почему вы принимаете на веру, что Тома осудили несправедливо. В конце концов, ваши профсоюзные лидеры с мозолями на руках — это не эстеты, у них нет никакого чувства прекрасного. Вы не можете ожидать, что они не будут совершать тягчайшие преступления. Человечеству нужно обращаться к другим лидерам — к провидцам и поэтам!
— Кантеркот, если ты скажешь, что Том в самом деле виновен, я тебя пристукну, — маленький сапожник смотрел на своего товарища как разъяренный лев, но затем добавил: — Извини, Кантеркот, я ничего такого не имел в виду. В конце концов, у меня нет оснований. Судья — честный человек, со способностями, на которые я притязать не могу. Но я верю в Тома от всего сердца. Но если он все-таки виноват, то я все равно верю — верю в дело народа. Причуды обречены на смерть, у них может появиться отсрочка, но, в конечном счете, они должны сгинуть.
Он глубоко вздохнул и взглянул на мрачную улицу. Она была довольно темна, но в свете фонарей и газовых светильников в витринах скучной, однообразной улицы можно было разглядеть знакомые очертания: длинную полосу холодного тротуара, уродливую архитектуру домов, бесконечный поток скучных пешеходов.
Внезапное осознание тщетности бытия пронзило маленького сапожника, словно ледяной ветер. Перед его глазами проносилась его собственная жизнь и сотни миллионов жизней, подобные ей, подобные надувающимся и лопающимся пузырькам в темном океане равнодушия, никем незамеченные, недостойные внимания.
Мальчишка, торгующий газетами, выкрикивал: «Убийца из Боу готовится к казни!»
Кроула всего передернуло, его глаза незряче смотрели вслед мальчику. Наконец они наполнились слезами сочувствия.
— Дело народа, — сломлено пробормотал он. — Я верю в дело народа. Кроме него ничего нет.
— Питер, зайди, выпей чаю, не то простудишься, — окликнула его миссис Кроул.
Дензил зашел внутрь пить чай, и Питер последовал за ним.
В то же время вокруг дома министра внутренних дел, пребывавшего в городе, собиралась постоянно увеличивавшаяся толпа. Все хотели первыми услышать новость об отсрочке казни.
Дом охранялся кордоном полиции, так как присутствовала незначительная опасность народного бунта. Время от времени в толпе раздавались гул и крики. Один раз в окна дома даже полетели камни. Мальчишки-газетчики торговали специальными выпусками газет. Журналисты пробивались сквозь толпу, сжимая свои карандаши, готовые мчаться к телеграфу и сообщать новости своим издательствам, как только произойдет нечто особенное. Мальчишки с телеграфа постоянно прибегали с новыми угрозами, сообщениями, прошениями и призывами. Они со всех концов страны сыпались на несчастного министра внутренних дел, пытавшегося сохранять хладнокровие, просматривая объемную корреспонденцию последних дней и размышляя о наиболее важных письмах от «большого жюри». Письмо Гродмана, опубликованное в утренних газетах, протрясло его сильнее всего. Подвергнувшаяся научному анализу сыщика цепочка косвенных доказательств казалась не прочнее раскрашенного картона. Затем бедняга перечитал выступление судьи, и эта цепочка снова стала казаться вылитой из закаленной стали. Шум толпы с улицы доносился до него и был подобен отдаленному шуму океана. Чем громче становились крики толпы, тем старательней он пытался определить, какая из чашечек весов перевешивает в этом деле — вопрос жизни и смерти. Толпа все росла и росла, поскольку рабочий люд возвращался с работы. Многие из этих людей любили осужденного человека, попавшего в самые когти смерти, и бунтарский дух обуревал их. Небо было серым, наступала промозглая ночь, и тень виселицы подкрадывалась все ближе.
Внезапно по толпе стал распространяться какой-то невнятный ропот. Все перешептывались, но никто не знал, что происходит. Но что-то определенно произошло: кто-то прибыл. Мгновение спустя один из краев толпы взволнованно разразился судорожными криками приветствия, вмиг охватившими всю улицу. Толпа расступилась, и по дороге проехал крытый экипаж.
— Гродман! Гродман! — закричали люди, рассмотревшие пассажира. — Гродман! Ура!