Тайна богов

Царь сатиров поглаживает свою бороду.

– Но взамен нужно придумать что-то новенькое. Они не могут жить без шуток. А, вот, придумал! Пусть теперь говорят «шерстяной…» и рифму на конец услышанной фразы. Например: хотел задать вопрос – шерстяной нос.

– Но это снова совершенно дебильная детская шутка! – возмущается Орфей.

Пан встает. Его глаза сверкают от гнева.

– Конечно! Юмор – это детское развлечение, но я царь, и мне нравятся такие шутки! Шерстяные утки!

Я толкаю Орфея, чтобы он больше не спорил с царем сатиров.

Эдмонд Уэллс с любопытством спрашивает:

– Вы так любите юмор?

– Я уже сказал вам, для нас это почти религия. Секс и юмор. Хотите знать, до какой степени мы любим шутить? Знаете, что это за напиток, который вам так понравился?

– О, нет…

– Это сперма сатира!

Нас всех тошнит, а Пан ехидно добавляет:

– Шерстяная лира! Я же вам говорил, секс и юмор.

Пан хлопает в ладоши, и появляются несколько женщин-сатиров. Они отводят нас к домам, висящим на ветках, где для нас приготовлены комнаты.

Я оказываюсь с Афродитой на одной огромной деревянной кровати с толстым и мягким матрасом. На столе стоит еда, но мы не решаемся к ней прикоснуться, подозревая очередную шутку дурного вкуса.

Я вынимаю из рюкзака шкатулку с Землей-18 и осматриваю ее, чтобы убедиться, что она не пострадала во время высадки.

– Ты все еще думаешь о ней? – сухо спрашивает Афродита.

– Ее зовут Дельфина.

– Она же маленькая, крошечная. Всего несколько микронов. Меньше коверного клеща!

– Разве это имеет значение?

Издалека доносятся звуки флейты. Кто-то наигрывает грустную мелодию. Словно отвечая невидимому флейтисту, Орфей начинает перебирать струны своей лиры. Музыканты ведут диалог, рассказывая при помощи инструментов о своей культуре лучше, чем это удалось бы им словами.

Время от времени флейтист исполняет какой-нибудь очень замысловатый пассаж, но и Орфей не уступает ему. Я вспоминаю слова Эдмонда Уэллса: «Возможно, смысл жизни заключается только в поисках красоты».

Теперь оба инструмента звучат вместе. Именно так начиналось знакомство всех цивилизаций, до того как люди приступали к обмену стеклянными бусами и золотыми монетами, захвату заложников и битвам, чтобы выяснить, кто сильнее. Все начиналось именно так – люди вместе играли музыку.

К первому флейтисту присоединяются и другие. Услышав удивительную игру Орфея, многие сатиры тоже захотели играть с ним.

Вскоре играет уже целый оркестр. За окном я вижу в черном небе две луны Эдема. Афродита снимает верх купальника, ее прекрасная грудь обнажена. Она прижимается ко мне и приглашает потанцевать под музыку и стрекотание кузнечиков. Очень жарко.

– Я хочу тебя, – говорит Афродита. – В конце концов, может быть, это мой последний вечер, а завтра я уже буду принадлежать сатиру.

Этот аргумент мне кажется убедительным. Мы долго танцуем, наши тела блестят от пота. Мы ласкаем друг друга, сливаемся в поцелуе, она прижимает мою голову к своей золотой гриве. Ее глаза сияют как звезды.

Я хватаю скатерть и набрасываю на стеклянную сферу Земли-18, боясь, что Дельфина увидит нас. Афродита кладет сверху подушку и говорит:

– Надеюсь, они там не перегреются.

Мы хохочем, окончательно избавляясь от напряжения.

Афродита опрокидывает меня на постель, садится верхом и начинает раздевать.

Наше дыхание ускоряется.

«Это все-таки богиня любви», – говорю я себе, словно оправдываясь. Но в то же время страх перед завтрашним днем, опасения, что я проиграю и превращусь в сатира, только разжигают мой пыл.

Мы занимаемся любовью механически, потом яростно, потом страстно, потом отчаянно, словно в последний раз. Афродита кричит, чувствуя приближение оргазма, так, будто хочет показать сатирам, что они не нужны ей, чтобы испытывать наслаждение.

– Я действительно тебя люблю, – говорит она.

– Ты это говоришь, чтобы поддержать меня перед завтрашним днем?

– Нет. Никогда еще я не была так серьезна.

– Ради тебя завтра я постараюсь шутить удачно.

– Я уверена, что у тебя все получится. В любом случае, у нас нет выбора. Или насмешить их, или остаться здесь до конца своих дней.

Я думаю о том, что нет ничего страшнее слов: «Рассмеши меня – или умрешь». Вдруг я проникаюсь огромным сочувствием ко всем комикам, которые на протяжении веков выходили на сцену.

Мы засыпаем, прижавшись друг к другу. Флейта Пана и лира Орфея звучат в ночи.

Я и не заметил, как подушка и простыня соскользнули со стеклянной сферы.

68. Энциклопедия: смех