Тайна болезни и смерти Пушкина

Главная мысль легенды: смерть есть дверь к жизни. «Акация… – символ связи, соединяющей Видимое с Невидимым, нашу жизнь с следующей за нею, – объяснял Папюс, одни из лучших масонов-популяризаторов, – одним словом – это залог бессмертия. Тело Хирама разлаагется, но над ним поднимется ветвь, имеющая цвет Надежды, указывающий, что не все кончено». Хирам готов «лучше умереть, чем выдать свою тайну, и вследствие этого он становится бессмертным».

То же самое и Пушкин, веткой акации в печатке он подтверждает основную мысль легенды о Хираме, что он также готов умереть, но тайну своего ухода не выдал. Вернее, зашифровал ее так, что и после 175 лет со дня смерти она для многих, по-прежнему, остается тайной за семью печатями.

Ветка акации стала на масонском символическом языке важнейшим символом и паролем, а глава книги Папюса, рассматривающая легенду о Хираме, начинается с фразы «акация мне известна», а закачивается ее расшифровкой; «бессмертие мне известно». Пушкин, веткой акации опечатывая «пасквиль» (теперь мы можем в любом контексте брать это слово в кавычки), подтверждал свое авторство, с одной стороны, и свое бессмертие, с другой[196].

Анонимный диплом наделяется приметами обратного адреса, поэтому для большей убедительности имя Пушкина на обороте диплома пишется по-русски, но как бы с иностранным акцентом, то есть с заметной ошибкой в согласовании окончаний, несуразность которой сразу же бросается в глаза: АЛЕКСАНДРИ СЕРГЕИЧУ ПУШКИНУ. Затем это демонстративная ошибка также демонстративно исправлена, к букве «И» пририсована жирная черта: аноним-«иностранец» исправлял «Александри» на «Александру». Это исправление имеется на двух дошедших до нас дипломах; можно предположить, что и утраченные шесть «пасквилей» имели те же поправки. Отсюда вывод, что эта «ошибка» была намеренно повторена на всех конвертах, а значит, она сделана Пушкиным преднамеренно. Для тайного врага – факт совершенно невероятный. С какой целью пишущий будет так упорно (семь раз!) ошибаться и исправлять себя в одном и том же месте? Но самое главное, зачем понадобилось бы врагу, написавшему текст диплома по-французски без единой ошибки, вдруг накарябать на обороте той же бумаги имя Пушкина русским буквами? Весь светский Петербург прекрасно говорил, читал и писал по-французски. Никто из перечисленных адресатов не нуждался в подобной предусмотрительности. Однако для сфабрикованной улики такая нелогичная смена языка на обороте диплома была просто необходима. Только так, через демонстративную ошибку в элементарном написании имени Пушкина надпись выдавала в авторе иностранца, чужака, плохо владеющего письменным русским. Одним словом, подправленная таким образом бумага уже вполне годилась для дискредитации иностранца в лице голландского посланца Геккерна.

Демонстрируя позже сохраненный диплом типографу М.Л. Яковлеву (лицейский товарищ Пушкина), Пушкин услышал то, что хотел услышать: «Это бумага нерусского производства, облагаемая высокой пошлиной, и, скорее всего, принадлежит какому-то из иностранных дипломатов». Лицейский товарищ подтвердит все, что угодно Пушкину, который исполнил «пасквиль» на бумаге, изготовленной по его специальному заказу на Бумажной фабрике Полотняного Завода. Более года назад Наталья Николаевна обратилась к брату Дмитрию Николаевичу Гончарову с письмом, в котором, в частности, писала: «Мой муж поручает мне, дорогой Дмитрий, просить тебя сделать ему одолжение и изготовить для него 85 стоп бумаги по образцу, который я тебе посылаю… Она ему крайне нужна и как можно скорее… Прошу тебя, дорогой и любезный брат, не отказать нам, если просьба… не представит для тебя никаких затруднений…»

Бумага нужна была для задуманного, но не осуществленного Пушкиным и Плетневым альманаха. А тут она пришлась весьма кстати, поскольку по своему качеству она нисколько не уступала «дипломатической бумаге нерусского производства».

Когда заказ Пушкина был исполнен, старшая сестра Натальи Николаевны Екатерина Николаевна написала брату: «Вот сударь мой, братец, какая бумага замечательная, и тебе бы надо для каждой из нас изготовить с такими же штемпелями, а также и меньшего формата для записок». Так что дорогая бумага в доме Пушкина была. Качество этой бумаги было превосходное, она произвела впечатление не только на сестру Натальи Николаевны. Поэт и сам был буквально заворожен ее качеством, ослепительной белизной и сознательно использовал ее, чтобы «ослепить» друзей.