Ровно в половине седьмого его слуга Вальтерс помогал ему надеть — в зависимости от времени года — пальто, легкий плащ или тяжелую меховую шубу, и Трэнсмир отправлялся на прогулку или деловое свидание. Перед уходом он тщательно запирал все двери и требовал, чтобы лакей ушел в свою комнату. Любопытный Вальтерс часто смотрел из окна, как он медленно удалялся, неся в одной руке закрытый зонтик, а в другой — потертый черный чемодан.
Ровно в половине девятого старик возвращался. Каждый день он обедал вне дома. Вальтерс приносил ему чашку черного кофе и в десять часов удалялся в свою комнату, тяжелую дверь которой старик неизменно запирал каждую ночь на ключ. В начале своей службы у Трэнсмира Вальтерс пытался протестовать против такого порядка вещей.
— Предположите, сэр, что в доме случится пожар, — говорил он своему хозяину.
— Вы можете пробраться через окно вашей комнаты в кухню, а оттуда каждый здоровый и нормальный человек может выпрыгнуть на улицу, — отвечал тот. — Если вам у меня не нравится, можете уйти. Если же вы желаете оставаться, извольте подчиняться моим требованиям.
Таким образом, изо дня в день Вальтерс удалялся в свою комнату, а старик шлепал за ним в ночных туфлях и с ворчанием запирал дверь на многочисленные засовы. Порядок был нарушен лишь однажды в ту ночь, когда старик заболел и не смог дойти до двери. После этого он повесил запасной ключ в стеклянной коробке, похожей на те стеклянные ящики, в которые помещают сигналы тревоги в железнодорожных вагонах.
В случае болезни старика или какого-нибудь другого непредвиденного несчастья Вальтерс должен был, услышав звонок, помещавшийся над его кроватью, разбить стекло и взять ключ. Однако пока ему ни разу не пришлось этого делать.
Каждое утро Вальтерс находил дверь отпертой. Он недоумевал, в котором часу старик ее открывал, и мог только догадываться, что Трэнсмир отпирал дверь перед тем как лечь спать, то есть под утро.
Вальтерсу не разрешалось выходить по вечерам из дому. Дважды в неделю он мог отсутствовать в течение двадцати четырех часов, но ровно в десять должен был быть дома.
— Если вы опоздаете хотя бы на минуту, то можете вовсе не возвращаться, — говорил ему старик всякий раз, когда Вальтерс уходил.
Вальтерс знал про своего хозяина гораздо больше, чем Трэнсмир того желал бы. Особенно же Вальтерса интересовал подвал дома. Однажды он разговорился с рабочим, участвовавшим в постройке дома, и узнал, что в подвале есть комната с бетонными стенами. Хотя Вальтерс во время отсутствия хозяина старательно подбирал ключи, чтобы открыть ведущую в подвал дверь, все его усилия были напрасны. По-видимому, от этой двери существовал только один ключ, который старик всегда носил на цепочке на шее.
Так продолжалось до того злополучного утра, когда Вальтерс нашел своего хозяина сидящим за столом почти в бессознательном состоянии. Подобные припадки случались у старика довольно часто. Вальтерс обратил внимание на кусок мыла, лежавший на туалетном столе…
Джесс Трэнсмир, придя в себя, продолжал спокойно есть котлету и лишь спросил, на минуту подняв глаза от тарелки:
— Никто не заходил сегодня утром?..
— Нет, сэр.
— А письма были?..
— Было несколько писем, которые я положил на ваш стол, сэр.
— Вы поместили в газетах извещение о том, что я уезжаю из города на два или три дня?..
— Да, сэр.
Джесс Трэнсмир что-то проворчал.
— Из Китая должен приехать человек, которого я не хочу видеть, — объяснил он.
Старик бывал иногда с ним очень откровенен, но Вальтерс, отлично знавший нрав хозяина, не задавал никаких вопросов.
— Я не хочу его видеть, — повторил старик, и на его лице появилось выражение гадливости. — Лет двадцать или тридцать назад мы с этим человеком участвовали во многих делах. Он пьяница и картежник, однако много о себе воображает, хотя совершенно неизвестно, почему… Вот такой это человек.
Старик перевел взгляд на камин, выложенный красным кирпичом, и некоторое время сидел в глубокой задумчивости.
— Если этот человек придет сюда, не впускайте его. И скажите, что вы ни о ком ничего не знаете… Почему он приезжает сюда — это вас не касается… Он не воспользовался удачей, когда она ему улыбалась, и должен пенять исключительно на себя… Он мог бы стать богачом, но продал все свои акции… Пьянство его сгубило…
Вдруг старик как бы вспомнил о присутствии слуги и закричал:
— Почему вы здесь?..
— Простите, сэр, я…
— Вон отсюда!
После ухода Вальтерса Трэнсмир около получаса сидел неподвижно, погруженный в свои мысли. Затем встал, подошел к маленькому бюро и, открыв его, вынул небольшую фарфоровую чернильницу, наполовину наполненную индийскими чернилами, и лист толстой почтовой бумаги.
Усевшись удобно за столом, он начал писать по-китайски, с правого верхнего угла, и, спускаясь все ниже, испещрил весь лист таинственными знаками. Тогда он вынул из жилетного кармана крошечную печать и приложил ее в углу страницы. Этой печати Трэнсмира было достаточно для оплаты в Китае чека на фантастические суммы. Имя его было известно всем от Шанхая до Фи-Чена. После этого он сложил письмо и подошел к камину.