— Если серьезно, то — врач или учительница.
— Я пойду в медицинский.
А выбрала историю русского искусства.
Сколько дум он передумал, узнав об этом в следующий отпуск. Решил тогда: «Не собирается, значит, на заставу. Рвать нужно. Искать другую».
К морю ушел один. Но Валя разыскала его на пляже. Подсела рядом. Грустная, поникшая. И, не стесняясь лежавших вокруг людей, спросила сквозь слезы:
— Разлюбил? Да?
Продолжать сердиться было выше его сил. Но сомнение, закравшееся в душу, не проходило. А потом еще письма матери, ее советы:
«Увези Валю к себе, если думаешь с ней связать жизнь. Иначе ее другие уведут. Женихов вокруг нее — пруд пруди».
И сам он убеждался в этом, бывая в отпуске. Сокурсники Вали даже показали ему несколько студентов и двух молодых преподавателей, которые «предложили ей руку и сердце». Сама же она ничего об этом не говорила. Скрывала. Почему? Не хотела расстраивать? Или выбирала?
И он решился. Сказал твердо:
— Выбирай честно.
— Не нужно, Коля. Приедешь через год в отпуск, тогда и решим. Я диплом защищу, государственные сдам.
И поцеловала крепко, как бы извиняясь за такой ответ и вселяя надежду…
Надеждой и сомнениями жил он весь год, а сейчас, глядя на фотографию Вали, восторженно воскликнул:
— Молодец ты какая, Валька! Едешь! Сегодня свадьба! Сегодня!
Подмигнул ей, как будто она могла увидеть это и улыбнуться в ответ, и пошел на кухню. Еще раз по-хозяйски осмотрел, все ли здесь приготовлено. Вроде бы все. Аккуратная стопка дров у плиты, на плите — чайник, две кастрюли, на фанерном кухонном столе — хлеб, нарезанный тонкими ломтиками и завернутый в целлофан. Повар не советовал нарезать загодя, но лейтенант не послушался. Рядом с хлебом — две бутылки фирменного курильского ликера (приготавливался он в домашних условиях из разведенного спирта и клюквенного экстракта), за бутылками — тарелка с маслом. Масло от тепла размякло и оплыло.
«На холод бы нужно», — подумал Ракитский и вышел на крыльцо.
Коновод в нескольких шагах от крыльца держал коней. Рядом с ним стояли дежурный по заставе и старшина.
— Пусть повар масло уберет, — попросил дежурного Ракитский, затем обратился к старшине: — Ну что? Мне, как говорится, с богом, а ты тут смотри. Если что — докладывай в комендатуру немедленно.
— Счастливо встретить, товарищ лейтенант, — проговорили одновременно дежурный по заставе и старшина.
— Спасибо, — ответил Ракитский и взялся за повод. Конь, хорошо знавший привычку хозяина, сделал невысокую свечку и размашисто зарысил к воротам; лейтенант пробежал несколько шагов рядом, оттолкнулся и легко, как на вольтижировке, запрыгнул в седло — конь рванулся и галопом вынес лейтенанта со двора заставы, проскакал поляну, вылетел на сопку и остановился. Стоял и ждал, помахивая головой, когда хозяин наберет повод и подтолкнет легонько в бока ногами. Тогда он снова сорвется с места и понесется по узкой тропе между деревьями.
А лейтенант будто забыл, куда и зачем он едет. Отпустил поводья и смотрел зачарованно на цветущие в распадке магнолии. Оттуда он приносил цветы на тумбочку к изголовью кровати и всякий раз, когда въезжал на эту сопку, любовался этой всегда неожиданно открывающейся красотой, но такого очарования, какое охватило его сейчас, никогда раньше не испытывал. Он не мог оторвать взгляда от темно-зеленых деревьев, будто обсыпанных розоватым снегом, а бело-розовый снег и мягкие темно-зеленые листья, казалось, искрились радостью и весельем, смеялись, словно лучи солнца щекотали их. Это буйное цветение сегодня не только восхищало, но и удивляло его. Конец лета, а все здесь напоминает южную весну.
«Невероятно! Валюху бы сюда сейчас!»
Подскакал коновод, и лейтенант, набрав поводья, тронул своего коня.
Пересекли распадок, Ракитский перевел коня на шаг. Он всегда, когда въезжал в этот густой лес, переходил на шаг: боялся нарушить сказочную тишину. И действительно, здесь, как в сказке, угрюмые кедры плотно прижимались друг к другу, словно стремились преградить путь всаднику; по многим стволам вилась гортензия, и оттого стволы кедров походили на цветущие бело-розовые колонны, поддерживающие высокие терема с темно-зелеными игольчатыми крышами. Прежде, когда Ракитский попадал в этот лес, всякий раз упрекал себя мысленно: «Почему не рассказал Вале об этой сказке? Придумал тоже: пусть готовится к худшему… А если не приедет?!» Когда она попыталась расспросить его о Курилах, ответил вопросом на вопрос:
— Читала легенды Древней Греции? Так вот тот хаос, до рождения богов который был, на Курилах и по сей день.
— Все поняла, — засмеялась Валя. — Рассказчик ты — золото.
Больше Валя ничего не спрашивала о Курилах, словно не интересовал ее тот край, где служит Николай.