Тайна Черного моря

Боевые пловцы переглянулись. Тихомиров молча кивнул Запольскому на вахтерский стул. Тот безропотно проследовал за стойку. Сел, камбалообразно пошевелив задом, проверяя, насколько надежно ветхое сиденье, и отгородился от окружающего мира газетой с двумя проткнутыми пальцем дырочками. На запястье наколка – морской змей обвил подводную лодку. (По контурам рубки специалист узнал бы в лодке несколько устаревшую «Золотую рыбку».) Глаза сквозь газету – красные, настороженные глаза морского окуня.

А Тихомиров с Насибовым по носовым платочкам и художественным буклетам метнулись ступенями наверх.

Одна дверь – никого.

Вторая…

Вот он, голубчик, затаился возле экспозиции.

Брызнули осколки витрины, запульсировала сирена сигнализации и тут же заглохла, отключенная предусмотрительно оставшимся внизу сотоварищем. Это Андрюша по-молодецки кулаком разнес ближайшую витрину, хранящую старинное, позапрошлого времени оружие, схватил старинный шестопер[13] и кинулся на господина Сумарокова, меланхолично рассматривающего сокровища московских правителей; господина Сумарокова, поправляющего грубый серый с малиновой ниткой чесучевый галстук; наглого господина Сумарокова, не подозревающего, что его час настал.

А Сумароков, казалось, только и ждал нападения: схватил прямо с витрины – она почему-то оказалась незастекленной – саблю Пожарского, похожую на антикварный серебряный столовый ножик. И, проворно увернувшись, болезненно шлепнул плашмя по заду пролетевшего мимо убийцу.

Низкорослый Насибов жадно хохотнул, зажал в правой клевец[14] и нахлобучил на темя шлем Ярослава Всеволодовича. Вжимая голову в плечи, как морская черепаха, обошел принявшего боевую стойку бизнесмена по кругу. Тюкнул востроносым, напоминающим односторонний альпинистский молоток оружием в предпоследнее витринное стекло и, выгребя из острых осколков щит Мстиславского, занял боевую позицию рядом с командиром – полностью экипированный.

– Я добр, но отходчив, – по-щучьи оскалился Насибов жертве. В глазах боевого пловца запылал огонек жажды крови.

Княжеский шлем, частично увитый серебром, спереди, над заслоняющим переносицу серебряным «клювом», был украшен контуром какого-то архангела. Сей архангел не сулил супротивнику ничего хорошего. Кто на нас с мечом попрет…

Насибов держал клевец как саперную лопатку – за конец рукояти прямым хватом. Молодец, умеет. Так опытный воин сжимает томагавк. Вся сила сосредоточена в кольце, образованном безымянным пальцем и мизинцем. Он готовил несколько отвлекающих диагональных взмахов, чтобы внезапно нанести цепляющий горизонтальный удар, а если противник окажется сноровистым, то тут же перевести удар в другую плоскость, наколоть вражье колено или локоть – как сподручней окажется, – а затем перекинуть пальцы, меняя хват на обратный, и воткнуть острие в пах бизнесмена.

Анатолий Хутчиш любил подраться всерьез и надолго. Чтобы мышцы всласть поразмять, чтобы кровушку по жилам разогнать. Хотелось покружить, побегать по залам, заодно и экспозицию посмотреть – когда ещё доведется! Но увидев, как эти варвары обходятся с сокровищами Родины, решил быть краток.

Двое кинулись в атаку. Навозной мухой у плеча Анатолия прожужжал шестопер. Тонко пискнула сабля, оставляя зарубку на древнем щите.

Сабля Анатолию нравилась. Испытывал он чисто воинское уважение к этой скромной, не похожей на прочие экспонаты ветеранше с обломанной гардой – выкованной персидским мастером Нури, сыном Арисера. И Анатолий берег боевую ветхую подругу, с плеча не рубил.

Тихомиров с Насибовым в сече вели себя иначе, к оружию пиетета не выказывали, как не испытывает землекоп любви к лопате: сломает – новую выдадут.

И пусть они держали в руках непривычное для себя оружие, но что-что, а воевать умели. И, что особенно важно, являли собой «сыгранный» коллектив. Каждый знал, кто отвлекает, а кто готовит коварный завершающий удар, кто заходит под правую руку, а кто слева, кто в «час пик» должен подставиться (и не сдрейфить) – лишь бы господин Сумароков не уполз из княжеских палат живым.

И все бы у них получилось тютелька в тютельку, кабы не чересчур крепким орешком оказался «заказной» мясоторговец Сумароков, кинувший Папу. Зажатый между алчно вжикающими клевцом и шестопером, выписывающий своей (пардон, ополченца Пожарского) сабелькой невпечатляющие петли Нестерова, он, казалось, ещё полсекунды – и нарезанной селедочкой осыплется на пол. Выставив открывшиеся на месте ударов щербатые мослы, пачкая музейный паркет своей маслянистой торгашеской кровью.

А не фига!

Из самого невероятного, крайне неудобного положения – ноги расставлены слишком широко, туловище к земле под сорок пять градусов, и нужно моментально перестроиться, ибо над головой уже занесен шестопер, – бизнесмен сумел отразить удар.

Вопреки всем правилам средневекового боя (если вооружен, никогда не норови повергнуть супостата голой конечностью: ударишь кулаком – взмахнут мечом, и нет кулака; ударишь ногой – и нет ноги), Анатолий вдруг подставил саблю под сыплющиеся на голову удары, закружил юлой и…