Тайна Черной горы

Она не кричала надрывно, а произносила слова чуть слышно, врастяжку, горестно шевеля губами, привычно подкрашенными модной помадой сиренево-малинового цвета, горюя в своем глухом, как ей казалось, одиночестве. Печь медленно остывала, и весь ее жар переходил в Галку, сгущаясь в беспросветную тоску, в надрывный душевный вой по знойному теплу далекого отсюда Крыма, по солнцу, по бескрайнему синему морю, которое еще прошлую неделю ласково катило волны к ее загорелым ногам. А тот, кому адресовались ее обидные горестные слова, взрывник Вася-Моряк, уже наслышался их за эти двое суток со дня приезда из отпуска со своей молодой женой, как он сам про себя отмечал – «по самое горло», в настоящий момент отсутствовал по банальной причине производственной необходимости. Одним словом, был на работе. И Галка с обидной горечью в сердце вынуждена была признавать тот прискорбный факт, что и здесь, в этой таежной глухомани, в заброшенной к чертям на самые кулички геологической экспедиции, существовал обычный трудовой распорядок, как на самом настоящем городском предприятии. И это грустное открытие, в свою очередь, невольно добавляло топлива в огонь ее горестного переживания, поскольку Галка с самого малолетства не выносила, как она любила говорить книжными высокими словами, «тяжелых цепей дисциплины, сковывавших полет молодой жизни и жаждущей души». Чего именно она, душа ее, жаждала, Галка не поясняла, да этого никто и не требовал. Вроде бы и так понятно любому порядочному человеку, тем более женщине, полностью раскрепощенной справедливыми законами советской народной власти.

Что же касается «полетов ее молодой жизни», то она, Галка, предпочитала о них особенно не распространяться, тихо их замалчивать и всем своим смиренно-гордым видом подчеркивать, что, мол, та молва, которая за ней тянется и в университете в столице, и дома на родном юге, как грязно-дымный шлейф за пароходиком-буксиром, и стелется по-над самой водою в ненастные дни, вроде бы к ней никакого отношения не имеет, вовсе к ней не прикасается. Словно бы речь шла о какой-то другой Галине. Впрочем, такое ее поведение было теперь в прошлом и далеко позади, за тыщи километров отсюда, в другой части страны, в ее недавней жизни, которая осталась на песчаном золотом берегу древнего и шумного курортного крымского города, расположенного у самого моря. А здесь о ней никто ничего не ведал, и она это сама хорошо знала, хотя, честно сказать, и не придавала значения.

Судьба снова, в который раз, представила ей редкую возможность все переиначить и начать жить заново, раскрыла чистую страницу для будущих дел и поступков. Прошлое осталось далеко позади, как выброшенная ею в окно вагона за ненужностью загрязненная шелковая нижняя рубашка, хотя бы еще и новая. Сколько их, рубашек и комбинаций, блузок и колготок, она позатыкала в раковины туалета, повыбрасывала царственным жестом, не желая унижать себя противно-скучной обыденной стиркой, этим простым извечным женским трудом! Да только ли их! Сколько всякого иного добра, своего и чужого, она с легким сердцем выбросила или раздарила, раздала просто за так, по душевному состоянию и доброте сердца. Никогда и ничего ей не было жалко, потому что привыкла она жить широко и раскованно, жить одним сегодняшним днем, вернее, сиюминутным моментом, забывая о прошлом и не задумываясь о будущем, даже о ближайшем завтрашнем дне.

Сердце ее всегда было открыто навстречу радостям жизни, потому что Галка, сколько себя помнит, с самого раннего возраста навсегда полюбила, как она говорила, «три главные вещи в жизни – вкусную еду, красивую одежду и бешеные развлечения». Что же касается другой, будничной, стороны жизни, называемой повседневным насущным трудом, то к ней она относилась весьма скептически, старалась так пристроиться на любом месте, чтобы трудиться или учиться «не прикладая рук», потому как она на любом деле быстро скисала и утомлялась даже от безделья, даже от одного вида других усердно работающих людей. Такая уж она уродилась, и ничего не могла с собой поделать. Но зато наслаждаться жизнью, носить с шикарным лоском модные импортные тряпки, уплетать под музыку в ресторане разные кушанья и пить напитки, не пьянея, танцевать и веселиться сутками напролет она умела с завидной выносливостью. Здесь она не знала себе равных и работала, говоря спортивным языком, на уровне профессионалов. Трудно было за ней угнаться. Одни относили это за счет ее прирожденных качеств, другие – за счет южного крымского климата и бесконечной курортной жизни.