Тайна черной жемчужины

– А Брунгильда Николаевна? Ассистент профессора Муромцева не терял надежды завладеть сердцем старшей дочери своего научного руководителя. Свои шансы он расценивал ныне даже выше, чем раньше. Его оптимизм подогревала мысль о том, что считавшийся долгое время его соперником доктор Коровкин не спешит предлагать руку и сердце златокудрой красавице – ходит в дом не один год, а все не решается. Видно, так и не решится. Только с виду производит впечатление человека солидного и основательного, а характера нет. Неудивительно. Характер, если от природы не дан, только спортом можно выработать. А доктор Коровкин еще лет двадцать будет собираться да раздумывать: в прошлом году хотел заняться лаун-теннисом, и что? Так и не занялся. Ни лаун-теннисом, ни чем другим.

– Мы все ждем вестей от Брунгильды Николаевны. – Раскрасневшаяся Глаша, вошедшая в гостиную с подносом, стрельнула глазами в сторону старинного воздыхателя старшей барышни. – Все за нее беспокоимся.

Ипполит Прынцаев с недоумением проследил за ловкими движениями горничной, проворнее, чем обычно, расставившей перед ним закуску и чай, и заметил, что, взглянув на Полину Тихоновну, девушка внезапно изменилась в лице.

– В чем дело, Глафира? – спросил он сурово. – О чем вы? Что с Брунгильдой Николаевной?

– Ах, дорогой Ипполит Сергеевич, – вместо недовольно надувшей губы Глаши ответила чересчур живо тетушка доктора Коровкина, – Брунгильда должна позвонить. У нее сегодня важная встреча, приезжает французский импресарио, который может заключить с ней контракт на несколько выступлений за границей. Мы все волнуемся.

– А-а-а, – успокоился Прынцаев и подвинул к себе тарелку с холодной закуской: маринованным судачком, копченым гусем, бужениной. – А я почему-то испугался.

– Нагнала ты, Глафира, страху на Ипполита Сергеевича, – с многозначительным укором посмотрела на девушку Полина Тихоновна.

Глаша стояла, опустив глаза в пол. Она была недовольна всем: ей не нравилась заговорщическая обстановка, царившая в доме в последние три дня. Говорили все шепотом, ждали каких-то звонков. Сами звонили по больницам и моргам: вчера Николай Николаевич, а сегодня с утра и госпожа Коровкина. И на тебе, оказывается, даже от таких близких семье людей, как Ипполит Сергеевич, надо все скрывать! А следовало давно сообщить в полицию! Полицейские-то разобрались бы с похитителями старшей барышни. Жива ли, бедняжка? Не замучили ли ее злодеи?

Профессор Муромцев строго-настрого запретил всем, и Глаше тоже, говорить кому-либо о похищении Брунгильды Николаевны. Боялся скандала! Особенно возмущало Глашу, что и профессор, и даже доктор Коровкин удумали, будто барышня сбежала из родительского дома с богатым соблазнителем или смазливым террористом... Своему Павлуше Глаша все рассказала – он уж намекал ей о том, что ему пора жениться... Не сегодня завтра под венец позовет. Что ж скрывать от будущего мужа?

– Спасибо, Глаша, иди, ты больше не понадобишься, – строго произнесла Полина Тихоновна.

Обиженная Глаша ушла из гостиной в свою каморку, потчевать кудрявого Павла Савельича. А Полина Тихоновна, стараясь отвлечь Прынцаева, быстро заворковала:

– Все болезни оттого, что интеллигентные люди перестают ходить в баню. Разве ванны прибавят здоровья? Как всегда было? Почувствует русский себя нездоровым, выпьет водки с чесноком и перцем, закусит луком да идет в баню париться. И тело натирали и соленым медом, и тертой редькой, и чистым дегтем, и скипидаром. Паром и веником болезни разные изгоняли. «Веник в бане голова», – говаривали наши предки.

– Я по субботам всегда хожу в Воронинские бани, там и вода невская, она все-таки почище, чем из Екатерининского канала или Фонтанки, – похвастался Прынцаев, уминая аккуратный ломтик гусятинки. – И веник себе выбираю березовый, чтобы листья были длинные, гибкие, нежные. Такой веник и в горячей воде распаривается быстро, да и к телу листья не прилипают. При моих физических нагрузках без бани не обойтись, – гордо заключил ассистент профессора, вытирая салфеткой рот.

– И Климушка к баням относится с уважением. – В беседах Полина Тихоновна любила ссылаться на авторитетное мнение своего племянника. – У него много книг собрано: и труд Годлевского о русской бане есть, и совсем специальные книжечки: «Материалы о влиянии бани на здоровый и больной глаз человека», «О влиянии бани на ушных больных», «О лечении ожирения горячими ваннами и русской паровой баней».

Прынцаев перешел к чаю, и теперь глаза его бегали по тарелке с горячими мелкими булочками. Он не знал, что выбрать: одинаково аппетитно выглядели и розанчики с тмином и маком, и облепленные сахарной глазурью пистолетики, и подковки, присыпанные крупной солью.