— Только вам, наверное, лучше туда не идти одному, — дрожащим голосом предупредил он. — У вас есть оружие?
— Я же милиционер, — улыбнулся Камышев, чтобы приободрить ребенка, и похлопал по кобуре, скрытой под курткой.
Вернувшись в главный холл, он приказал всем детям разойтись по комнатам, а персоналу — по рабочим местам. В детском доме, объявил следователь, вводится особое положение. И добавил, что за главного остается младший лейтенант Павел Круглов.
— Никому без разрешения не покидать здание! — сказал он напоследок, а потом повернулся к Ромке. — Веди.
На улице было прохладно, дул пронизывающий ветер, и с неба срывались редкие капли дождя. Мальчик уверенно шагал за угол западного флигеля, Камышев шел за ним, позади, ни о чем не спрашивая, пыхтел Апшилава.
— Вот здесь, — Ромка показал им на узкое подвальное окошко, едва видимое за грудой кирпичей и широкой доской.
— Он точно пошел туда? — усомнился Камышев. — Или во флигель все-таки можно попасть по-другому?
— Обычная дверь заколочена, окна тоже, — покачал головой мальчик.
— Но такую баррикаду изнутри не сложить, — задумался калининский следователь, вспоминая, что в прошлый раз они действительно проверяли основной вход во флигель перед тем, как остаться в здании на ночь. Толстые доски и огромные строительные болты, которые так просто не сорвешь. Еще и кончики спилены — постарались так, чтобы точно никто не пробрался.
— Валер, а может его… — послышался голос Эдика. — Завалили? Снаружи.
— И такое возможно, — кивнул калининский следователь. — Давай-ка помоги. А то пока мы там все разберем, кучу времени потеряем…
— Думаешь, это как с практикантом? — догадался курчавый сыщик. — Если успеем, выживет?
— Не исключено, — кивнул Камышев. — Значит, надо поторопиться.
Они с Апшилавой принялись разбирать завал, и все эти томительные минуты Камышева не покидало дурное предчувствие. Следователь подумал, что слишком много в последнее время обращает на это свое внимание, и вспомнил прабабку Машу. Та говорила, что нутро человеческое не обманешь, надо только к нему прислушиваться. Ребенком он понимал под «нутром» исключительно желудок и, хохоча, хватал со стола карамельки с нугой, любимые его прабабушкой.
— Я прислушался к нутру, ба! — радостно кричал он. — Оно попросило конфеток!
А сейчас, спустя десятки лет, он понял, что имела в виду эта заставшая Ленина и даже царя Николая старая женщина. И ему, образованному калининскому следователю, комсомольцу и почти коммунисту, очень хотелось, чтобы нутро его сейчас ошибалось.
— Борис? — позвал Камышев в темноту, когда они с Апшилавой освободили потайной ход.
Никто не ответил, и Валерий посмотрел на Эдика с немым вопросом. Тот понял его без слов и кивнул.
— А ну, мальчишка, дуй в здание, — приказал он Ромке. — Скажи нашему сотруднику, дяде Паше, куда мы отправились. Пусть знает и ждет.
— И скажи, чтобы другие милиционеры, когда приехали, начали ломать проход в западный флигель, — добавил Камышев. — И еще запомни: вам всем — и взрослым, и детям — нечего бояться. Вы под защитой. Ты меня понял, Ромка?
— Понял, — воспитанник вздернул нос и побежал за угол.
Эдик на всякий случай направился следом, проследил, чтобы мальчишка действительно забежал в здание, и вернулся. По пути он заглянул в «шестерку» к Матвеичу и принес оттуда два железных фонарика — себе и Камышеву.
— Давай покурим по-быстренькому, — предложил Апшилава. Было видно, что он немного встревожен, но калининский следователь отказался. Если счет идет на минуты, не стоит их тратить попусту.
Эдик щелкнул было своей «Скилтавой», но кивнул, соглашаясь, и протянул ее Камышеву вместе с пачкой сигарет — для надежности. Тот убрал все к себе в карман, твердо решив, что сначала они с курчавым коллегой закончат дело. В подвал он, посветив фонариком, полез первым — нащупал ногами приставленную к стене доску, соскользнул по ней. Пахло сыростью и землей, а еще застарелой гарью. Валерию стало неуютно. Это всего лишь подвал, успокаивал он себя, просто темный подвал. Когда они в Калинине брали Сеньку Сыча, тот прятался от них среди труб в таком же подвале, но только жилого дома. И в любой момент опасный рецидивист мог атаковать из темноты, вонзив острую финку под ребра…
— Борис? — вновь позвал журналиста Камышев, направив фонарь в темноту. — Борис, вы здесь? Лапин!
Безмолвие и беззвучие было ему ответом, и лишь в узком луче электрического света виднелись старые шершавые стены длинного коридора. Сверху что-то зашуршало, посыпалась земля. Это был Апшилава, который, спрыгнув, тут же разогнал мрак подвала своим фонариком.
— Ты чего? — спросил он, заметив, что Камышев достал из кобуры пистолет.
— Для моральной поддержки, — улыбнулся Валерий, и его лицо в неверном свете двух фонарей исказилось кривой ухмылкой.
Они медленно продвигались по подвальной галерее, уходящей вдаль анфиладой боковых коридоров, но везде было пусто. Лишь кучи земли, осыпавшаяся кирпичная кладка и ничего больше. А потом они наткнулись на лестницу, винтом уходящую вверх.
— А вот, похоже, и подъем в сам флигель, — Камышев посветил в пустоту.