Но вот на тебе – перо забуксовало, как грузовик где-нибудь в Каракумах, посреди пустыни.
Но надо вновь сдвинуть с места это проклятое перо. Какой, однако, забавный перепад образов и ассоциаций получается. Всего несколько часов назад, когда он только начинал водить широким пером по бумаге, Роман представлялся ему бескрайним морем, а само широкое перо напоминало парус, в котором буквально запутался неожиданно попавшийся в него попутный ветер. А сейчас море высохло и стало пустыней, а парусник стал неуклюжим грузовиком, чьи колеса безнадежно утонули в рыхлом песке. Нет, Роман явно смеется над ним, издевается, подбрасывая своему автору столь убийственно противоположные ассоциации, особенно тогда, когда речь идет о возможном спасении жены. За что, Роман, ты так поступаешь со мной? Ведь я делал все как надо. Ты сказал, нет, ты приказал: «Пиши!» И я послушно писал. Писал, как мог. Ты же сам уверял меня, что тебе все равно, как и что я пишу, тебе нужна была лишь моя рука, мое перо, и не более того. Я – твой медиум, твой сосуд скудельный, твоя оболочка, а содержание – это не моя забота, а твоя. Ты забрал у меня самое дорогое, и я отказался от сопротивления. Я покорно пришел на берег, чтобы писать, писать тебя, Роман. Такова была воля Книги. И вдруг – песок. Вдруг – пустыня. Ты что, нашел другого автора? И теперь моя жена никогда не вернется ко мне? Ты предал, ты бросил меня, и поэтому море внезапно высохло и превратилось в пустыню. Что произошло? Ты не имеешь никакого морального права вот так взять и бросить меня, после того как я согласился стать твоим рабом. Слышишь, не можешь! У меня нервы вконец расшатаны… Я же псих! Я готов лить слезы по поводу и без повода. Я уже давно путаюсь, где насланные тобой химеры, а где реальность. Ну что, что тебе еще от меня надо?
Только не покидай меня, слышишь, только не покидай. Убери, убери эту пустыню. Позволь моему перу-парусу вновь поймать попутный ветер, чтобы вновь начать бороздить твои бескрайние просторы, Роман. Но я ничего не вижу, я ослеп, и я не пойму, от чего – от слез или от песка…
Ты здесь? – вдруг совсем рядом раздался голос жены. – А я тебя обыскалась.
И Воронов от неожиданности чуть не упал с пластмассового белого лежака, забытого на пляже еще с теплых времен. Перед ним в ярких лучах февральского солнца на фоне заснеженной вершины стояла его жена Оксана.
Я тебя с утра ищу. Ты где пропадал все это время?
«Гадина! Дрянь! Сволочь! – беззвучно рвался наружу профессорский гнев. – Шутки со мной шутить вздумал? Решил из меня такими дешевыми трюками законченного психопата сделать? В раба превратить? Жену, говоришь, в объятия самой библейской Пустоты отправил? А она – вот, рядом. Меня, оказывается, все утро ищет. Сволочь, сволочь ты и есть. И эти все страсти ради того, чтобы я продвинул твой сюжет еще на несколько страниц? Ради того, чтобы я вышел утром на берег моря и написал про разговор моего alter ego с Грузинчиком? Сволочь! Сволочь! Сволочь! Не Роман ты никакой, а просто откровенная, последняя дрянь, и больше ничего, понял?!»
– Что с тобой? – озабоченно спросила жена, даже и не подозревая о том, какая буря разыгралась сейчас в профессорской душе.
Испания. Наши дни. Университет Гранады. Продолжение разговора Грузинчика и Воронова
– Почему вы все-таки решили начать свои поиски в Гранаде, дорогой профессор?
– Сам не знаю. Но меня что-то влекло сюда.
– Влекло, говорите?
– Да, влекло.
– Нет, Сторожев все-таки прав. У вас с Книгой должна существовать какая-то связь. Благодаря Безрученко я очень хорошо подготовился к этой поездке. Так, я выяснил, что именно сюда, в Гранаду, одна очень почтенная испанская семья еще накануне гражданской войны переправила в тяжелых ящиках почти всю свою старинную библиотеку. Эта семья каким-то образом связана с родом Сааведра. Так случилось, что о библиотеке почти забыли. Несколько лет назад на нее случайно наткнулся адвокат, представляющий интересы этой самой семьи, и выяснил, что с тридцатых годов прошлого столетия его клиенты вынуждены исправно платить за аренду целого зала в книгохранилище Гранадского университета. Причем сами книги с тех самых пор так и находятся в огромных деревянных ящиках не распакованные и не разобранные. Никто из представителей старинного рода за все это время не проявил ни малейшего интереса к библиотеке, которую начали собирать чуть ли не с XVI века.
– То есть с эпохи самого Сервантеса, я правильно вас понял, Гога?
– Абсолютно.
– Признаюсь, я действительно ничего не знал об этом.
– Охотно верю. По этой причине вас и решили выбрать медиумом. Вы и не зная, совершаете шаги в нужном направлении. Сейчас наша задача состоит в том, чтобы, заручившись официальным разрешением кого-нибудь из представителей этого старинного рода, проникнуть вовнутрь этого хранилища и поковыряться в книгах.
– А как это можно сделать?