- Так вот его, - сказал я и, сделав паузу, уперся взглядом в Кэт, вчера убили... здесь, в Вене. - По лицу Кэт поплыла смертельная бледность. - Его взорвали в собственном автомобиле. Кто бы это мог сделать - Питер Скарлборо или Келли, или они вместе? Ну!
- Я не знаю... не знаю. - На Кэт нельзя было смотреть без содрогания, так исказил ужас ее лицо - это была отталкивающая маска человека, заглянувшего в глаза смерти. А что я сказал такого, что могло испугать ее, вышедшую из игры? Поняла, что появились Келли и Питер Скарлборо, встречи с которыми она не желала? Ясно было одно: новость застала ее врасплох.
- Вы действительно не догадываетесь, кто это сотворил? - уже не надеясь на положительный ответ, просто для очистки совести, повторил я вопрос.
- Нет, я уже сказала вам, мистер Романько, не знаю. И вообще мне пора. Прощайте, - сказала, решительно поднимаясь, Кэт.
Я проводил ее до выхода.
Подошел Саня Лапченко. Он, кажется, дулся на меня, это легко читалось на его насупленном лице.
- Не обижайся, Саня, что не познакомил. Это была Кэт. Та самая девица из Лондона, помнишь, я рассказывал тебе?
- Это она? - Лапченко повернулся всем телом к выходу, но Кэт уже растворилась в толпе.
- Садись...
- Ты что-то узнал от нее важное?
- Ничего. Ровным счетом ничего. Просто почему-то захотелось поглядеть на выражение ее мордашки. Тащи пиво, да и "макдональд" нам не помешает, времени на нормальный ужин уже не хватит, писать нужно...
В пресс-баре не засиделись. У меня разболелась голова, и мы, поймав такси, отправились к себе на Ноебаугюртель, в отель. Поднявшись в номер, я прежде всего достал таблетку от головной боли, купленную вчера в аптеке. Лекарство было произведено фирмой "Био-сити", где трудится нынче Кэт.
Потом, когда голова пришла в норму, я сел за очередной репортаж Киев вызывал меня в синюю рань, в пять утра по местному времени. Но как я не пыхтел, как не насиловал себя, ничего путного не вырисовывалось. Я знал, что обязан написать этот репортаж, но не мог выдавить из себя ни строчки. Это было сущее мучение - сидеть перед чистым листом бумаги и ощущать, что мозги у тебя застыли и их не раскачать, не разогреть, хоть из кожи лезь.
Я вышел из отеля на улицу. Некоторое время постоял в раздумье, но потом двинулся направо - в направлении Шпортхалле, где был небольшой, но уютный скверик с зеленым свежим газоном и цветущими японскими вишнями.
И не заметил, как следом тронулся с места автомобиль.
Он поравнялся со мной на Урбанлоритцплатц, когда я собрался переходить на противоположную сторону улицы.
Распахнулась дверца и голос, страшно знакомый, сказал:
- Садитесь, мистер Романько...
На улице - хоть шаром покати, ни прохожего, ни автомобиля.
- Садитесь же, мистер Романько. Вы не узнали меня? Это я - Майкл Дивер!
Если б раздался раскалывающий небо гром - это меня и тогда не поразило бы так!
- Но автомобиль... взорванный автомобиль... - пролепетал я.
- Я расскажу вам все по порядку, если вы, конечно, еще хотите продолжить наш разговор, - пообещал Дивер.
- Без сомнения!
- Тогда вперед, время позднее. - В голосе Майкла Дивера прозвучало удовлетворение.
Мы довольно долго крутились по незнакомым венским улочкам. Майкл большей частью молчал, а если говорил, то о сущих пустяках - о погоде, о моде в Вене, о здешнем вине - и ни слова о деле.
Наконец мы остановились у какого-то не то четырех, не то пятиэтажного старого неприметного дома. Дивер въехал во двор, закрыл за собой железные ворота. Своим ключом открыл дверь в подъезд. Мы вошли. Лифта не было, пешком поднялись на третий этаж. Майкл Дивер включил свет - окна оказались плотно зашторены. Овальный диван, ковер на весь пол, репродукции картин на стенах, домашний бар из старинного темного дуба, за стеклами которого поблескивали бутылки. Телевизор "Филиппс", видеомагнитофон, и - запах нежилого помещения.
- Хотите есть? - спросил Дивер, входя в комнату. Он замешкался в прихожей, и только теперь я смог хорошенько рассмотреть его. Пожалуй, на улице я бы прошел мимо. Лицо загорелое, почти черное, отчего кожа стала грубой, как сапожное голенище. Седеющие волосы, черные пушистые усы. Усталость в глазах, в уголках губ, даже, кажется, в тоне, коим говорил, нет, скорее цедил слова. Да, видать, жизнь крутонула его на полную катушку за эти годы.
- Мне и впрямь пришлось кое-что пережить, - сказал Майкл, точно прочитав мои мысли.
Я запоздало пожалел, что нет со мной даже обычной ручки и блокнота. Поискал глазами по комнате, Майкл уловил мой взгляд и догадался, чем я обеспокоен.
- Мы запишем беседу на пленку, и я отдам вам кассету...
- Майкл, один вопрос, что не дает мне покоя...
- Взорванный автомобиль?
Я кивнул головой.