Томаса возвращалась в базара с продуктами. Все женщины их окрути любили ходить на базар — там не только можно было купить зелень, овощи, сыр куда дешевле, чем в магазине, но еще и узнать все новости. Она уже почти подошла к дому, как вдруг ее окликнули. Томаса оглянулась и увидела, что ее зовет толстуха Сесария, мать Чуса.
— Томаса, сколько раз я тебе говорила, чтобы твоя оборванка к нам не ходила! — скандальным голосом начала выговаривать она.
— Но, Сесария, ей всего четыре года, что она может сделать плохого твоим детям?
— Чему хорошему они могут научиться от этой беспризорницы! Еще неизвестно, кто ее родители. Что-то мне не очень верится в твою историю.
— Опять ты за свое, Сесария. Я же тебе все рассказала.
— А кто тебя знает? Ты мне что, документ показывала? Может, это твоя собственная дочка, которую ты прижила в грехе, или еще хуже - ребенок каких-нибудь бродяг? — Сесария стояла, уперев руки в бока, и по-боевому расставив толстые ноги, грозно рассматривала Томасу.
— Ты же знаешь, Сесария, ее родители умерли, и мне пришлось взять бедняжку к себе. Она же моя крестница, и я не могла допустить, чтобы ее отдали куда-нибудь в приют, — Томаса с грустью посмотрела на Сесарию. Ей вспомнилась Паулетта и ее непреклонные родители. В памяти всплыла та ужасная ночь, когда она бежала по темным улицам, унося в корзине крохотную Розиту. Прошло четыре года, но Томаса помнила тот день, как будто это было вчера. — Я много раз рассказывала тебе эту историю, Сесария, и не могу прибавить ничего нового. Хочешь — верь, не хочешь — не верь.
— Не знаю, не знаю, — с деланным сомнением качала головой толстуха. — Да только честная женщина не приходит вдруг неизвестно откуда с младенцем на руках да без мужа! И объяснить ничего толком не может, — она насмешливо посмотрела на Томасу. — Да кто тебе поверит, что ты взяла чужого ребенка? Не так уж ты богата, чтобы растить чужих!
— Я не собираюсь с тобой спорить, Сесария, — Томаса вздохнула и посмотрела на небо. — Поздно уже, солнце скоро зайдет. — А ты бы лучше отчитала своего Чуса. Он что ни день доводит Розиту до слез.
— Кого? Розиту? Ее доведешь, как же! — всплеснула руками Сесария. — Да она хоть и мелкая, а такая забияка, каких свет не видывал. Чусу самому от нее достается. В общем, не пускай свою задиру к нам во двор, поняла?
— Я же работаю с утра до вечера, как мне за ней уследить? — ответила Томаса. — Ладно, я пойду, нет у меня времени тут с тобой разговаривать. Розиту надо покормить, да и работы еще много.
Томаса пошла дальше по грязной узкой улочке, застроенной низенькими лачугами бедняков. Она была уже не молода, да и тяжелая работа давала о себе знать, поэ^ тому, судя по тяжелой походке, ей можно было дать куда больше лет, чем было на самом деле. Четыре года назад ради спасения Розы ей пришлось уехать из того района, где она прожила всю жизнь, и перебраться сюда. Этот квартал как две капли воды был похож на прежний — те же хибарки без элементарных удобств, когда воду приходится таскать на себе в ведрах, и далеко не во все дома проведено электричество. И все же здесь Томасе приходилось куда хуже — там она всех знала, и все знали ее, а здесь... одна эта Сесария может испортить настроение сразу на несколько дней вперед. Но другого выхода у То-масы не было — она знала, что Монтеро будут искать ее и ребенка, и ей не оставалось ничего другого, как переехать на другой конец огромного города и затеряться среди двадцати миллионов его населения, как иголка теряется в стоге сена.
К сожалению, переменив квартал, Томаса потеряла и своих клиентов, которые знали ее как хорошую прачку и хорошо платили. Здесь все пришлось начинать с нуля. Теперь заработка хватало только на то, чтобы им с девочкой прокормиться и кое-как одеться. Кое-что Томасе удавалось откладывать Розе на обучение, но, как бы она ни старалась, она все равно не могла обеспечить девочке хорошее образование, и Томасе не давала покоя мысль что она не только не может как следует обучить и воспитать девочку, а даже не имеет возможности чем-то порадовать ребенка. Мороженого Роза не то что не пробовала, даже не видела! Поэтому Томаса решила: во что бы то ни стало нужно устроить девочке праздник, надо наконец сводить ее в Чапультепек.
Роза тоже шла домой, пиная по дороге пробку от бутылки. С тех пор как этот противный Чус побывал на аттракционах в парке, он не давал ей никакого покоя. Всякий раз, когда он принимался рассказывать о чудесах, которые видел в парке, Роза делала презрительную мину и всем свои видом показывала, что это ей совершенно не интересно. Однако про себя она все чаще мечтала своими глазами увидеть сказочно прекрасный Чапультепек, попробовать мороженое и покататься на карусели. Роза так загрустила, что на глаза навернулись слезы. Она размазывала их по щекам грязным кулачком, когда заметила, что на улице показалась компания мальчишек с Чусом во главе. Они остановились в нескольких шагах от Розы и, приплясывая на месте, стали дразнить ее.
— Грязнуля! Заморыш! Синий цыпленок! — кричали они.