Тринадцатым пассажиром в фургоне был запах. Парфюм «Суинни», который все называли «Свинни», являлся обязательной частью формы констебля, как перчатки или шлем. У некоторых горожан он вызывал закономерное чувство удушья, кое у кого и вовсе от него слезились глаза, но представителям закона было плевать: никто не смеет критиковать уставной парфюм полиции!
Констебль Пайпс скрипел зубами, глядя на лица сидящих напротив коллег. О, это был настоящий театр масок: Дуббин — задумчиво хмурится и сопит, раздувая ноздри, Горбридж — мелко и часто моргает, Коппни — вытирает насквозь промокшим платком лоб под шлемом и нервно покусывает губу, старик Лоусон — трясет челюстью и что-то бормочет себе под нос, Буппиш — от страха пускает газы и всякий раз, как проворачивает свою подлость, неистово пучит глаза, у Уискера от стоящей в фургоне жары отклеился ус, и он суетливо пытается вернуть его на место, пока никто из коллег не заметил (зря старается — здесь все знают, что Уискер — это ряженая баба, которая переоделась, чтобы поступить на службу).
Ожидание, висящее в фургоне, давило на всех присутствующих. Пайпс и сам был на взводе. И это не удивительно, учитывая произошедшее в Доме-с-синей-крышей. Пятеро констеблей ранены, Френхорт и Доллни мертвы. Твари, которые прикидывались Теккери и Боунзом, разделались с ними, и кто знает, сколько трупов было бы еще, если бы не удалось уничтожить эту прожорливую падаль. Не сразу констебли поняли, что недостаточно отрезать мухоловке голову — Доллни прикончила уже безголовая тварь.
Констебль Пайпс сейчас был едва ли не единственным из всех в фургоне, кто не мог найти себе места от нетерпения. Нужно рассчитаться с этими монстрами — они должны ответить за то, что сделали! У него чесались руки, и тут внезапно фургон, как назло, сбавил ход и пополз так медленно, что быстрее было бы даже на своих двоих.
— Ньютон, что там такое?! — воскликнул Пайпс, вытянув шею и пытаясь разглядеть хоть что-то в окне рубки.
Констебль-рычажник повернул голову:
— Мы уже на Флоретт. Тут… люди! Ведущий фургон увяз!
— Проклятые зеваки! — буркнул Пайпс.
— Это какие-то лунатики! — ответил Ньютон. — Они что, колокола не слышат?
— Попробуй их объехать!
Констебль-рычажник крутанул штурвал, и фургон выехал на тротуар. Служители закона внутри подпрыгнули на своих лавках. Раздался чудовищный скрежет — борта фургона проелозили с одной стороны по стене дома, а с другой — по чугунному фонарному столбу. Всем без исключения констеблям в фургоне показалось, что его вот-вот сомнет, как консервную банку.
— Не трясись, полиция, проедем! — крикнул Ньютон.
Фургон протиснулся и, напоследок сбив ржавый гидрант и пустую газетную тумбу, выполз на пустырь.
— Зайца мне в глотку! — воскликнул констебль-рычажник, и одновременно дюжина голов в шлемах повернулась к нему.
— Что там?
— Еще такие же, как те, что были на площади?
— Может, вернемся в Дом-с-синей-крышей, пока не поздно?
Пайпс кашлянул и гаркнул на весь фургон, прерывая общий гвалт:
— Что ты видишь, Ньютон?!
— Ничего я не вижу, только свет… туман светится… — констебль-рычажник оборвал себя. — Ведущий фургон пробрался! Мы почти на месте! На выход, парни! Прыг-скок!..
…Три грохочущих полицейских фургона, разливая кругом синий свет фонарей, выкатили на пустырь.
Под грохот колоколов распахнулись двери, и из них, ныряя в облака светящейся пыльцы, посыпали констебли.
Вооруженные револьверами и винтовками, они выстроились у фургонов и так и застыли, задрав головы и распахнув рты.
Первым, что увидели служители закона, были путанные корни, шевелящиеся в клубах тумана. В сотне футов от фургонов вверх поднимался толстый узловатый ствол, и констебли, не сговариваясь, решили, что это какое-то дерево, старое, скрюченное, горбатое — вот только дерево это чуть покачивалось и издавало треск. Ствол оканчивался чем-то отдаленно напоминающим уродливый бугрящийся плод.
Прямо на глазах у пораженных констеблей этот «плод» начал раскрываться — через него прошла извилистая трещина. Появились огромные клыки.
— Это же… это… — начал кто-то из констеблей.
— Мухоловка! Гигантская мухоловка!
К чудовищному растению нестройной толпой брели люди. Нет, это определенно не были зеваки. Все происходящее походило на массовое безумие — они просто шли к монстру! Некоторые были уже у самых корней…
Тварь вытянула одну из своих лоз и, схватив какого-то человека, подняла его и засунула в пасть. Громадные клыки впились в плоть, ломая ее и разрывая на куски. На землю потекла кровь, а жертва даже не вскрикнула перед тем, как ее начали пережевывать. Другая лоза подхватила еще одного несчастного и так крепко сжала его, что крошечное тело искорежилось — он повис мертвой грудой, а потом тварь закусила и им.
Прочие горожане никак не реагировали на происходящее, продолжая безмолвно шагать к монстру. Приближаясь, они воздевали руки, тянулись к нему, ожидая своей очереди. Некоторым из них так и не суждено было исчезнуть в кровожадной пасти — один за другим они пропадали под наваливающимися путаными корнями, раздавленные, превращенные в месиво из костей, мяса и кожи.