– Это было бы замечательно, – Джим был тронут. – Я просил друзей в Сан-Франциско найти какую-нибудь информацию, но особых результатов не получил. Только официальная история лесопилки да несколько незначительных деталей.
Ларк посмотрел на него искоса.
– Это вполне объяснимо, мистер Аллен.
– В смысле?
– Когда происходит подобное несчастье, да еще в такую бурную эпоху, какой были двадцатые годы, в городишках типа нашего грязное белье стараются прятать побыстрее и без особого шума. Это провинция, господин Аллен. Здесь всегда так было.
Алан закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул.
– Шериф… вы обязаны нам сказать, что произошло.
Ларк кивнул.
– Ладно. Парня пока оставьте с фельдшером и Элен. Человек, к которому мы поедем, живет за городом. Конечно, сперва я ему позвоню. Он не слишком приветлив с чужаками. Тем более если они заставляют его ковыряться в старом дерьме.
29
Пол Джонс опустил голову на стол и вытянул руки, будто уже помер. Он не знал, сколько времени провел в таком положении, но точно помнил, что так и не вышел из гостиной, мать бродила по дому как призрак, с каждым разом все более жуткий, а человек ушел.
– Джонси, у меня болит голова.
Она едва волочила ноги. Теперь было очевидно, что голова у нее проломлена каким-то тупым предметом и из отверстой раны лилась кровь. Один глаз заплыл и не открывался. И все-таки она улыбалась, когда смотрела на него.
– Ты что-нибудь замечаешь, Джонси?
– Еще бы не замечать, – проворчал он. – Замечаю, например, что ты мертвая, но при этом таскаешься по дому взад-вперед.
– Мне нужно снять с веревки белье, малыш. Вот-вот пойдет дождь.
Вечерние лучи подсвечивали деревянные балки на крыльце, роняя на окна пятна света. На стенах виднелись крапинки тени, которые отбрасывали грязные оконные стекла. Вазы с цветами исчезли, как и нарядные подушки в вязаных наволочках. Гостиная была как прежде, пустая и холодная, лишенная каких-либо признаков жизни. В точности как его мать.
Джонс поднял голову, но на нее старался не смотреть. Он слышал шуршание мягких туфель, осторожные, медленные шаги. Иногда мать останавливалась, глядя на дверь; затем продолжала свой утомительный маршрут из гостиной в коридор, до лестницы и обратно. Лицо у нее было потерянное, безучастное – возможно, она не понимала, куда попала, и не могла найти выход. Ее блуждание напоминало кошмарный сон. А он так и сидел неподвижно, с недоумевающим видом человека, который не знает, как вести себя в столь бредовой ситуации. Может, сам Бог наказывает его за грехи? Но, с другой стороны, разве честно так жестоко наказывать? Хорошенькое дело: изуродованный ходячий мертвец, роняя капли крови, ведет с тобой загробным голосом нескончаемые беседы. Призрак умершей матери, который бродит по дому и зовет тебя: «Джонси, Джонси!» Аккуратные бигуди давно исчезли с ее головы, волосы свисают кое-как мокрыми сосульками, фартук в цветочек перепачкан грязью и кровью.
– Джонси, по-моему, я ушиблась.
– Еще бы. Это папаша тебя зашиб.
Она не слышала Джонса. Через два часа безумного спектакля он выбился из сил и перестал отзываться. Милые домашние мелочи, по которым он столько лет тосковал, расплывались и гнили. Он повторял про себя, что не существует более ужасного способа наказать сына, чем показать ему восставший труп матери.
Да, он мог ее спасти, но не спас. Вот где ловушка. И напрасно он столько лет подряд пытался себя оправдать. До него донесся скрип – вероятно, его издал старый сервант или шифоньер, мебели в доме оставалось не так много. Он отвернулся, чтобы не видеть мать. На щербатой этажерке справа стояли две книги и несколько допотопных выцветших журналов. Еще он увидел ружье. А может, взять и покончить с этим кошмаром? Пустить пулю в лоб – да и дело с концом. Разнести ко всем чертям черепную коробку. Сколько лет ему осталось? Пять, шесть? Невелика потеря. Старый забулдыга, одинокий и никчемный. Кто станет по нему скучать?
Он улыбнулся и вышел в коридор. Мать как раз в этот момент наматывала очередной круг по гостиной. Она ощупывала голову дрожащими пальцами, другой рукой пыталась отряхнуть фартук. В коридоре стоял шкафчик, где Джонс хранил бутылки со спиртным. Он достал херес и отхлебнул прямо из горлышка. Он слышал, как вдалеке проехал грузовик, чуть слышно в окно стучали ветки, квакали лягушки в пруду. Слышал загнанное дыхание матери, которая теперь тупо билась головой в стену, потом повернулась к нему, и приступ тошноты согнул его пополам.
– Сынок, боюсь, как бы у меня не отвалилась голова. Надо бы сходить в город купить еще мяса. Твой папаша ест много мяса, и если в доме его не окажется, он рассердится.
Внезапно он понял, что держит в руках ружье, сжимая обеими руками приклад и стараясь никуда не смотреть. Он снова уселся в кресло. Положил ружье на стол рядом с бутылкой.
– Джо-о-о-онсиии!
Лесоруб повернулся к матери спиной. Страшно не было.