Тайна древнего замка

– Он сказал, что я должен выставить часового у двери госпожи Элисии и сообщить другим стражникам, чтобы они нашли в замке монаха и задержали его.

– Ты можешь выставить часового у двери моей дочери, но монаха искать никому не следует. Как и сообщать кому-либо о нем. Скажи моим служанкам, чтобы они не заходили ко мне сегодня, я никого не желаю видеть. Где викарий?

– Он осматривает в лесу тело служанки.

– Хорошо. Викарию ни слова. Теперь иди. Да, кое-что еще. Отпусти венгерскую девушку. Дай ей коня, краюху хлеба, головку сыра и вот эти монеты. И не смей оставлять эти деньги себе!

– Конечно, госпожа.

– Я благодарю тебя. Да сохранит тебя Господь.

Я сняла козью шкуру с окна и залюбовалась величественными водами реки, этой животворящей жилы земли, чья серебристая лента тянется через многие земли. На берегах этой реки происходят различные события, такие же, как произошли со мной, – хорошие и плохие, веселые, грустные или трагические. Наверное, можно целое тысячелетие рассказывать о том, что происходит на берегах Рейна. Сколько легенд и преданий сокрыто в этих водах. И моя история – лишь одна из многих, и, вероятно, не лучшая. Но это история моей жизни, и она достойна того, чтобы о ней знали.

Моя птица пережила зиму в деревянной коробке, которую я приказала сделать для нее. Вчера вечером я вдосталь накормила ее зерном. Не знаю, зажило ли ее крыло. Сегодня утром птица исчезла. Наверное, она расправила крылья и, влекомая ветром, вылетела в долину. Возможно, что ее крыло так и не зажило, и она упала в пропасть.

Я до сих пор сижу у трельяжа, тут я начала писать и пишу до сих пор, поглядывая время от времени на дверь. Я ожидаю, что она медленно, тихо откроется и я увижу край монашеской рясы. Я не боюсь предстоящего. Все это справедливо. После моего удивительного выздоровления пару недель назад я часто спрашивала себя, за что мне такая милость. Теперь же я понимаю, что кара моя еще настигнет меня и это произойдет сегодня, невзирая на смерть Бильгильдис. Есть какая-то ирония в том, что судьей моим будет лицо не светское, каким был бы викарий, а в каком-то смысле духовное, хотя палач мой носит рясу лишь для сокрытия своего лица.

Почему насилие столь привлекательно, а кротость – нет? Вчера поздним вечером ко мне пришел Эстульф. Он в слезах признался мне, что накануне убил Бальдура. Конечно, я не стала спрашивать его о смерти Агапета – к чему?

Мое разочарование беспредельно. Я вкладывала в Эстульфа все свои надежды, в нашей паре он должен был стать хорошим человеком, не без греха, конечно, но не оскверненным кровью – ни убитых, ни врагов на войне. Я считала его человеком, которому отвратительно как насилие коварное, скрытное, так и гордое, вынесенное на всеобщее обозрение. В моем представлении Эстульф был воплощением нового времени, нового мировоззрения, и я хотела быть той, кто перекинет мостик между миром старым и миром новым. И я пыталась это сделать, видит Бог. Я ждала от Эстульфа намного большего, чем, к примеру, от Элисии и Оренделя – им достаточно было просто быть моими детьми. Эстульф же был – и остается – моим возлюбленным, моим супругом, моим счастьем. Он был моей верой. Я отчаянно цеплялась за его представление о лучшем мире, как птица на моем окне хваталась лапками за тонкую жердочку.

А когда Эстульф убил Бальдура, он стал частью того мира, что стремится к добру, проливая кровь врагов. Я все еще люблю его, и мне некуда деться от этой любви. Но мы словно заблудились. Добро и Справедливость далеко от нас, и дорога к ним затянута туманом, к тому же никто из нас не знает, каковы они на самом деле, а потому возможно, что мы ходим по этой дороге кругами.

Мне опостылел этот замок. Я хочу уехать отсюда вместе с Эстульфом, сбежать из этого места, где расцветают любовь и смерть, где вянут правда и надежда. Я никогда не чувствовала себя здесь дома, и все же я жила здесь. Я принимаю то, что…

Кара

Мне приснился сон.