Я медленно открыл дверь в комнату Клэр. Окно не было закрыто шкурой, и в комнату врывался весенний ветерок, трепавший мои волосы и накидку. С улицы доносился какой-то странный звук – не то гул, не то стрекотание.
Первым, что я заметил, был белый мотылек, влетевший в окно.
Уже потом я увидел монаха – Оренделя. Он стоял ко мне спиной. Я видел только его, не графиню. Юноша застыл перед подзеркальным столиком, словно склонившись над стулом… или над тем, кто сидел на этом стуле.
Я прокрался в комнату и медленно пошел к Оренделю, который так и не шелохнулся. Я был в двух шагах от него, когда увидел, что его правая рука резко дернулась вниз. В ней юноша сжимал кинжал.
Еще медленнее, чем прежде, я отступил на шаг, чтобы обойти Оренделя и столик и взглянуть на стул.
Там сидела Клэр. Графиня прислонилась затылком к бедру Оренделя, ее лицо было обращено в другую сторону, так что я не мог разглядеть, что с ней.
У меня болезненно сжалось горло.
– Что ты натворил? – спросил я, наконец заставив себя разлепить губы.
Мальчик повернулся ко мне. В его глазах блестели слезы.
– Я думал, она убила Бильгильдис.
– Нет, – сказал я. – Она ее не убивала.
«Это я ее убил, – хотелось добавить мне. – Это я столкнул ее вниз, и я поступил бы так еще раз, вновь и вновь, если бы потребовалось. Бильгильдис была ведьмой, вот только ее оружием была не магия, а умение понимать слабости людей и обращать их против них».
И я действительно произнес бы эти слова, глядя в глаза этого юноши, которого я знал лишь из прочитанных мною записей. Но я не успел.
В это мгновение графиня повернулась ко мне.
– Позвольте мне познакомить вас с моим сыном, викарий, – сказала она. – Его зовут Орендель. Его долго не было в замке.
– Слава Богу, вы живы! – с облегчением воскликнул я. – Я уж было подумал, что ваш сын…
– Я хотел этого, – прошептал Орендель. – Я уже приставил нож к ее горлу. Еще одно движение… Но моя рука словно онемела. Я не мог убить собственную мать. Она не сопротивлялась. Не кричала. Я просто не смог. После всего, что рассказала мне Бильгильдис, я предполагал, что встречу здесь совершенно другую женщину, женщину, которая вовсе не похожа на мою маму. Но она… она была такой же, как и годы назад. Я видел это, чувствовал это… Ее глаза… я увидел в зеркале ее глаза. И в них читалась любовь, та же любовь, что и прежде. Ни следа зла, ненависти, холода.
– Я ждала смерти, – сказала Клэр. – Я готова была принять свою участь. Ирония в том, что мое смирение спасло меня.
– Я… я разрыдался, – немного смущенно признался Орендель.
– Эта слабость делает вам честь, – заверил его я. – А что с Эстульфом? С ним все в порядке?
Графиня улыбнулась.
– Да, с ним ничего не случилось. Мы с Оренделем обо всем поговорили. Он рассказал мне, как Бильгильдис обманывала его все эти годы. Последний час мы проплакали вместе. Этих слез хватит навсегда.
Я не хочу рассказывать о произошедшем в дальнейшем в подробностях. Графиня прошла судебное разбирательство и была оправдана. Я молча согласился с вынесенным по ее делу решением, более того, я искренне восхищался этой женщиной за ее мужество, которого так не хватало мне самому. Впрочем, мое преступление было совсем иной природы.
Тем днем я попросил графиню о разговоре наедине, и она отослала Оренделя к его отчиму, чтобы они могли познакомиться. К мечущемуся по комнате белому мотыльку присоединилось еще два, и трепетание их крыльев придавало нашей печальной беседе диковинный оттенок.
Я достал из принесенной сумки грязную окровавленную ночную рубашку, кинжал, кольцо, ключ, шлем, деревянные четки и шкатулку с записями Элисии. Да, сумка была тяжелой.
– Все это я нашел в лесу у подножия отвесной скалы, прямо под комнатой Элисии.
Клэр опустила глаза.
– Я уверен, что вы можете объяснить мне, что это значит, графиня.
– Вы ошибаетесь. Я ничего не знаю, почему вы…
– Не играйте со мной, графиня, – грубо перебил ее я.
Мой гнев вспыхнул на мгновение, но он был вызван лишь моей нетерпеливостью и потому уже через мгновение развеялся, сменившись отчаянием. Я опустился на стул, подпер голову руками и протер глаза.
– Я люблю Элисию. Прошлой осенью у нас с ней завязались отношения. Ребенок, которого она носит под сердцем, от меня. Я пришел к вам не как викарий.
Не знаю, что из моих слов удивило ее больше всего. Мы смотрели друг другу в глаза, и я видел, что она понимает меня. Мы пришли к соглашению, не произнеся ни слова.
Встав, графиня прошлась по комнате, где в безумном танце кружились мотыльки.