Тайна древнего замка

Ночью я впала в забытье, свернувшись на полу калачиком. Почувствовав, что в комнату кто-то вошел, я очнулась. Чья-то рука взяла с лежанки одеяло и прикрыла мое тело. Я уверена, что это был он. Я еле сдержалась, чтобы не поблагодарить его на его языке. Кутаясь в одеяло, я лишь с опаской кивнула.

Он улыбнулся мне, и я сразу поняла, что он сочувствует мне. Мой разум оставался настороже, но сердце мое уже исполнилось доверия к нему.

– Я Мальвин из Бирнау, викарий Констанца, а это мой писарь, Бернард, – он указал на прыщавого юнца, стоявшего неподалеку с дощечкой и пером в руке. – Должно быть, ты не знаешь, кто такой викарий. Кое-где так называют священнослужителей, у нас же викарий – представитель суда. Что-то вроде судьи. Моя цель – выяснить, кто убил графа. Ты можешь помочь мне. Как тебя зовут?

Я понимала, что стоит мне только открыть рот – мне даже говорить ничего не нужно было, – и он поймет, что я владею его языком. Доверие и здравый смысл вели борьбу в моей душе. Мне нужно было выиграть время, чтобы подумать. Я встала и жестом попросила викария подержать для меня одеяло, чтобы я могла одеться. Он выполнил мою просьбу.

– Конечно, и у твоего народа есть судьи, – продолжил Мальвин. – Значит, ты знаешь, что они стараются судить непредвзято. По крайней мере, я стремлюсь быть объективным, – он немного помолчал. – Скажи мне, на родине у тебя остался муж? У вас вообще есть такое понятие как брак? Мужья, жены? Можно спросить иначе. Ты принадлежишь одному мужчине? Какие чувства ты испытывала к Агапету? Он унизил тебя?

Тем временем я оделась, и викарий мог опустить одеяло. Теперь, не смущаясь больше своей наготы, я сумела как следует рассмотреть этого мужчину. В его черном одеянии, мантии, ниспадавшей почти до самого пола, было бы что-то угрожающее, если бы не его лицо. Лицо Мальвина было удивительно светлым – и я имею в виду не только необычайную бледность его кожи, но и его лик. В нем не было ни гордыни, ни злобы. И мне пришлось подумать немного, чтобы понять, как назвать это. Отсутствие зла. Ни о Лехеле, моем муже, ни обо мне, ни о ком-либо из моего народа и тем более из здешних нельзя было сказать такого. Какой чистый лик… Во всех нас есть какая-то тень, частица зла – ложь, борьба, жажда власти, зависть, мысли об отмщении. Но не у Мальвина. В его огромных зеленых глазах светился ум, а некрупный нос и округлый подбородок придавали лицу мягкость. О таком судье мечтает любой обвиняемый. О таком мужчине мечтает любая женщина, пресытившаяся необузданными, отважными, гордыми и потому самовлюбленными самцами. Женщина, в которой столько решимости, что ее хватит на двоих.

– Ты не понимаешь меня? Это осложняет дело. Я опасался этого. – Он посмотрел на исцарапанную мной стену. – Это ты сделала? Ты умеешь писать? Это заклинания? Но почему ты пишешь на стене? Приказать, чтобы тебе принесли бумагу?

Мне не нужна была бумага, но я не могла сказать об этом Мальвину, ведь тогда он понял бы, что я говорю на его языке. Мне хотелось прокричать ему, что только это от меня и останется. Царапины на стене – это мои слезы. Капли дождя, принесенные восточным ветром. Прокричать, что, сидя здесь, я уже чувствую запах земли, в которую меня закопают. Что пишу, чтобы побороть страх, как утопающие пытаются вырваться из бурного водоворота, а когда их утягивает под воду, они до последнего мига бьют руками по воде. Вот что мне хотелось сказать ему.

Но я молчала.

Викарий какое-то время ходил туда-сюда по комнате. Вначале я смотрела на него, но потом отвернулась. И Мальвин воспользовался этим.

– Сегодня вечером тебя казнят, – внезапно сказал он. – Перед смертью тебе отрубят ноги.

Резко повернувшись, я в ужасе уставилась на него.

– Мне жаль, но мне пришлось воспользоваться этой уловкой. Прости меня.

Он отослал из комнаты своего писаря. Мне стало немного не по себе.