Тайна древнего замка

Я чувствую, как холодная рука смерти сжимает мое сердце. Пришло время послать за исповедником. Нужно еще попросить Эстульфа, чтобы он даровал Бильгильдис свободу и наделил ее достойным доходом. Конечно, то же касается и ее мужа, Раймунда. Нет в мире человека, которого я знала бы дольше, чем Бильгильдис. Ее приставили ко мне, когда я была еще ребенком. Бильгильдис старше меня на десять лет, и, несмотря на ее низкое происхождение и работу служанки в доме моих родителей, она была мне словно сестрой и поддерживала меня намного больше, чем мои настоящие сестры. Ее острый ум указывал мне путь в детские годы, а ее грубоватая прямота привела к тому, что я всю жизнь презирала лицемерие и интриги. Благодаря Бильгильдис я никогда не придавала особого значения титулам и власти денег. Из-за того, что я вначале отказалась вступать в брак с Агапетом, Бильгильдис искалечили, и это всегда было мне напоминанием о том, что все нужно решать мирным путем. Чтобы хоть как-то загладить свою вину, я попросила тогда моих родителей отпустить Бильгильдис со мной в этот замок, ибо там, где мы жили, и дети, и даже взрослые насмехались над нею — народ любит глумиться над калеками. Здесь же, в замке, она была под моей защитой. Тот, кто отважился бы посмеяться над нею, навлек бы на себя мой гнев, и все знали об этом. Ей давали самые простые поручения, и никому из слуг не жилось так привольно, как Бильгильдис. Я давно уже даровала бы ей свободу, но по законам брака она принадлежала моему супругу, Агапету, а тот не хотел исполнять мою просьбу. Какое-то время я настаивала на том, чтобы Бильгильдис избавилась от крепостничества, но однажды узнала, что у нее роман с Агапетом. У них даже была тайная комната для встреч. Я не держала зла из-за этого ни на Бильгильдис, ни на моего мужа, потому что я никогда не любила Агапета, а своей служанке желала только добра. Она оставалась моей поверенной, заботилась об Оренделе, и я до сих поражаюсь тому, что ей удалось остаться моей подругой и любовницей Агапета. Она никогда не выдавала мои тайны ему, а его мне. И Бильгильдис никогда не пыталась воспользоваться близостью ко мне или к моему мужу. Ее три сына — возможно, они были сыновьями Агапета? — стали помощниками Агапета в его военных походах и погибли в сражениях. Я была рада тому, что отношения Бильгильдис и Агапета длились много лет, до тех самых пор, пока мой муж не вернулся из похода с этой венгерской девушкой… Я пришла от этого в ярость — и не потому, что он собирался изменить мне. Нет, меня огорчило то, что он хотел изменить Бильгильдис. Бедняжка не заслужила такое обращение. Пускай же теперь у нее всего будет в достатке.

И вот, я заканчиваю то, что начала, и передаю себя высшему суду. Мои мысли в последний мой час будут об Эстульфе, человеке, который знал меня, как никто другой; Оренделе, который знал меня не настолько, как мне хотелось бы; о Рихарде, которому так и не суждено узнать меня. И все же последним словом на моих устах будет имя — Элисия.

Бильгильдис

Вчера до меня дошла весть о том, что после родов графиня очень ослабела, ее настигла какая-то хворь, и вскоре Клэр умрет. Зимой в долине мало новостей, замок далеко, и узнать, что происходит в нем, не легче, чем заглянуть за врата рая. Но едва мороз отступает и поднимается перезвон капели, как люди выбираются из своих домов. Они копошатся, точно муравьи, заглядывают в чужие комнатушки, вынюхивая новые сплетни, обмениваются добытыми известиями: «Старый Гернот помер, только подумайте, свалился, как дрова колол, лежит и не дышит, ага… Младшенький сынок Берты преставился, прям у нее на груди, ужас-то какой, ага… Мария-пастушка дитя в подоле принесла, так мужа-то у нее и нет, вот батюшка-то ее, Гунтер-пастух, ребятеночка в землю и закопал, да поможет ему Господь, ага…»

«Да поможет мне Господь», — думала я, слушая всю эту болтовню. За час разговора я узнала о четырнадцати погибших, а ведь ни с одним из этих людей я не была знакома. Рассказали мне все это две каких-то женщины, которых я раньше даже и не видела. Они говорили тем тоном, в котором под налетом лживого сострадания скрывается восторг от чужих несчастий. Зима без умершего за колкой дров старика, скончавшегося на груди у матери ребенка и похороненного заживо младенца — не зима для таких бабенок. Самое смешное в этом то, что и эти дурочки когда-нибудь подохнут, и весть об их смерти подхватят десятки таких же бабищ. Они с удовольствием рассказали бы мне о пятнадцатом, шестнадцатом, может, даже семнадцатом умершем за эту зиму, но я просто вышвырнула их из дома. Мне не нравилось, что они пришли в мой дом, что-то вынюхивают, задают вопросы. Мне не нравилось, что я потратила вечер на каких-то совершенно неинтересных мертвецов. И мне очень, очень не понравилось то, что они рассказали мне о графине — мол, она настолько слаба, что уже не выходит из своих покоев и почти не поднимается с ложа. Это испортило и без того не лучший вечер.