Тайна двойного убийства

Сон уносил женщин в другую жизнь. Знакомую, незнакомую, цветную или черно-белую, радостную или горестную — важно, что в иную.

Где они были?

Откуда возвращались?

Почему сегодня баба Валя начала новый день со своего вечернего причитания? А Шура так усердно задирает вверх бесформенные, даже утром отечные ноги — это утренняя гимнастика. Шура свято верит: гимнастика ей поможет, и терзается, что не всегда находит в себе силы заниматься. Сейчас нашла. Что, приснились ей скорые уже роды?

Почему молчит горластая Ирка? Уставила глазищи в грязный потолок, заложила руки за голову и не орет, как обычно: "Подъем! Выходи строиться!" Притихла. Чем угостил ее сон?

Октябрина старательно чешет роскошные свои волосы, перебрасывает со стороны на сторону — массажи. Многолетняя привычка не оставляет ее и здесь. А глаза опухли, полуприкрылись водянистыми красными веками, дань вчерашним слезам скопилась в мешках под глазами, и лицо кажется совсем серым в серых же утренних сумерках. Но расчесывает женщина, ублажает, нежно ласкает свое богатство — волосы. Серебристо-пепельный палантин обнимает плечи, полощется — направо, налево, направо, налево… Не от него ли появляются светлые блики под зарешеченным окном? Не он ли согрел Октябринину душу, оживил во сне, поднял с казенного ложа и воззвал к новому дню?

Зинуха уже проделала нехитрый утренний туалет, подсела к Надежде, коснулась ласково и сочувственно.

— Что ты так стонала во сне? — спросила. — Снилось дурное? Не печалься, смирись. Чем хуже — тем лучше, запомни. Хватит тебе терзаться. Какой-никакой, а выход в твоей жизни. За три года Димка подрастет, не оставят его добрые люди. Веруню государство тоже выкормит, что бы ты сама-то делала с ними? Себя пожалей. Выйдешь-то, опять тебе ломаться!

Зина-Зинуха! Да не сыпь ты соль на открытые раны! Дай передохнуть, ведь только что пытала Надежду Ночь, пыткой пытала, разбередила душу и горит до сих пор голова, словно адский котел. Неужто новый день обернется старыми муками? К милосердию взываю, Господи!.. К милосердию…

Иди, Зинуха, на свои нары. Иди себе. Жди свою судьбу, не касайся других.

На Зинухины сочувственные слова Надежда не ответила, промолчала. Та повздыхала, погладила серое одеяло, отошла.

А Надежда знала: это не только жалость. Себя Зинуха выверяет на ней. Вот-де стоит ли мне печалиться, когда у соседки такое творится?! Оно и выходило, если подумать, что не стоит.

На воле у Зины-продавщицы оставались мать да дружок. С матерью проблем не возникало, у той была своя жизнь, по всей видимости, беспечальная. Жила она далеко от здешних мест, где-то на Севере, имела другую семью, где Зине давно не было места. Оно и к лучшему обернулось, не томила Зину хоть эта забота. На дружка она тоже махнула рукой. В лучшие-то времена приваживала бутылкой да угождением, а сейчас что? Парень — вольная птица, а девок в округе — пруд пруди, сами напросятся. Болела, конечно, душа. Не просто так Зина парня этого привечала — любила. Тосковала вначале, мучилась. Память у Зины была девичья, короткая, отбросила все плохое, подкидывала лишь доброе, а оттого было еще тяжелее. Но камерная жизнь довольно быстро спустила Зину с небес на землю, тем более, что статья у нее была серьезная — обвиняли ее в получении взяток. И Зина обмирала, слушая радио, где то и дело громили взяточников, рассказывали о суровых карах для них и вообще разъясняли, какая это мерзость — взятки. Безжалостная Ирка, камерный юрист, накаркала ей не менее восьмерки. Господи Боже мой, восемь лет! Что будет с ней за этот срок, если выживет она, если вытерпит только.

— Время такое, Зинка, — авторитетно говорила Ирка, — в неудачное для нас, воров, время ты попалась. Видишь, страна вся в перестройке. Все жулье к ответу призвали. Вот и ты попалась, мало тебе не будет. Очистимся, наконец, от скверны! — и хохотала, издеваясь над побелевшей Зинухой.

Зина, конечно, понимала, что надо ее наказать. Но не могла взять в толк, почему ставят ее в ряд с теми, о ком говорило радио. Вон, должности продавали за многие тысячи и в золоте купались. Деньги, говорят, в землю закапывали. Один деятель государство целое себе устроил, даже тюрьма своя была, издевался над людьми.

Здесь вот, на людях, и спотыкалось Зинухино сознание. Все о взяточниках слышанное и читанное было во вред людям. Что значит купить должность? Покупатель ищет выгоду в этом лично для себя, а продавец знает, что подлеца над людьми ставит. Как ни погляди, а от этого плохо людям. Закрыли Зинуху, как злостную взяточницу, а она все же в толк не могла взять, чем перед людьми провинилась так сильно, что сразу в тюрьму. Ну, выгнали бы ее с работы, да проработали в торге, там бабы зубастые, отхлещут что надо.

Ведь с чего все началось? Поставили ее старшим продавцом, радости много было. Стала она кредит оформлять. Это, конечно, не то, что за прилавком стоять. Люди к ней с уважением, уже по отчеству величают.