Тайна двойного убийства

Уважение человека меняет. Стала Зинуха-продавщица Зинаидой Павловной, личико построжало, и носик вроде даже не такой остренький стал, а круглые птичьи глаза глядели с достоинством. И дружок перемену заметил, поласковей. Ну, жизнь наступила с перспективою. Зине за двадцать немного, за плечами десятилетка, курсы продавцов, да пять лет трудового стажа. А тут и повышение. Заметили старание, спасибо. Подумывала Зина уже и о техникуме. А что? Не хуже других.

Ну в каких книгах у судьбы записано было, чтобы загуляла соседкина дочка и повинилась матери: ребенка, мол, жду, давай срочно свадьбу. Покричала соседка, одинокая бабенка, поплакала, стала свадьбу дочке готовить, чтоб как у людей. Деньжат, само собой, у соседки нету и занять-то негде, с жениха тоже спрос небольшой — только из армии вернулся и на ноги встает. Пришла соседка к Зинухе: выручи, родная, не допусти позора на материнскую голову. Дочка одна, да с грехом замуж идет, надо по-людски все сделать. И то. Какой девчонке не хочется свадьбу свою попраздновать, платье надеть красивое и чтоб поздравляли все, радовались. Хочется каждой, знала Зина по себе.

— Чем помогу, соседка? — ответила поначалу Зина. — Нету денег и у меня. Сама знаешь мои доходы.

А соседка уж с готовым планом пришла. Ты, говорит, оформи мне кредит, Зина, на ковер дорогой. Я ковер не возьму, деньги мне дашь из кассы. А я потом через свою бухгалтерию рассчитаюсь, на два года кредит ведь.

Магазину какой убыток? Еще и прибыль пойдет, проценты мои государству будут от меня. И у тебя показатель выше. Нечасто ковры-то у вас такие дорогущие народ выкупает.

Зина руками замахала: что ты, что ты, как можно, а соседка в слезы: выручи. Подмочила слезами честную Зинину репутацию, уговорила. Принесла все справки, честь по чести, оформили ковер. С большой опаской Зина соседке деньги выдала. Благо, касса тоже на ней была и не узнал об этом, как ей казалось, никто.

Справила соседка свадьбу, пришла к Зине с благодарностью, кофту принесла. Ненадеванная кофта, говорит, мала мне, зря лежит. Возьми, говорит, за выручку. Поот-некивалась Зина, а взяла. И кофта понравилась, и негусто у нее в гардеробе было. Соблазнилась, одним словом.

Прошло время, все спокойно, и Зина о своем прегрешении забывать начала. Соседка только и напоминала, все кланялась при встрече. Постепенно и сама Зина, забыв былые страхи, стала думать: помогла, выручила бабу, и ничего в том особенного нет, что малость нарушила правила.

И вот подходит однажды к ней пожилая продавщица, дождалась, пока рядом никого, и говорит:

— Сделай, Зина, доброе дело. Брат мотоцикл покупает, а денег не набрал. Оформи ему кредит, он тебя не забудет, отблагодарит:

Заартачилась было Зинуха, да продавщица наблюдательной была. Я, говорит, знаю, что ты своей-то знакомой сделала такой кредит. Отчего мне помочь не хочешь?

Короче, опять Зина сдалась. Принес продавщицын брат справки с работы, оформили и ему кредит, выдали деньги. Мялся, мялся парень и сунул Зине в стол четвертную. Слаба оказалась продавщица, взяла и деньги. Еще пару раз пришлось ей такую операцию провернуть, и все по просьбе, да по слезной, не просто так.

А благодарность-то, Господи Боже! Разве за деньги Зинуха правила нарушать стала? Просили люди, она и помогала им. Думала, что ж тут такого? Обернулось же вон как. Записали ей в обвинении, что злоупотребляла она служебным своим положением и за взятки неоднократно совершала нарушения.

Согласна была Зина: нарушала, да. Но зла никому не хотела.

Где было людям денег взять на срочную нужду? Есть закон, чтоб ее за помощь им наказать, да нет закона, чтоб пошли эти люди куда положено, да заняли бы деньги спокойно, баз нарушений. И платили бы тот четвертной в кассу, а не Зине, он и не нужен ей.

А то как получается? Закрыли Зину, грозятся долгими тюремными годами, а она людям-то навстречу пошла. Позарез им нужда была в деньгах, и кругом от такой сделки убытки были: за кредит проценты с них шли, но и это пустяк, раз нужда поджимала…

И вот как ни раздумывала Зина, как ни раскаивалась в том, что нарушила, а в один ряд со взяточниками ставить себя не могла.

Потому и больно было издевательство Ирки, и жила в душе надежда: разберутся, поймут. И коль накажут, то на так строго. Надежда то уверенно поселялась в ней, то слабела, а вчера с приходом Октябрины и Нади пропала совсем, исчезла.

Стала примерять злостная взяточница Зинуха свою судьбу к тюремным годам. Октябринина десятка ее ужаснула, а вот Надины три года вроде как обнадежили. Как же, Надя вон чего наворочала!

Не сравнить с ее преступлением, как ни смотри, а не сравнить… И все равно страшно.

— К милосердию взываю, Господи… — опять закряхтела баба Валя, и Ирка беззлобно шикнула на нее:

— Чего это ты с утра завела!

Старуха замолкла.

В бедной событиями камерной жизни вчерашний день был особенным, из ряда вон выходящим. Раньше более или менее определенной была только судьба Шуры, но и она надеялась на перемены. Беременность, думала, все же должны учесть. Утешение сл'абое: видела она в колонии беременных и детский сад. Слабое утешение, но было.