Тайна двойного убийства

— Присядем, ребятки, как полагается перед дорогой, — сказал Балуткин и первым присел на самодельную скамью у кострища. — Ну, тронули, — скомандовал он же.

Маленький отряд направляется в тайгу, снова в неизвестность.

Наступил август — прекрасная пора в тайге. Солнце днем припекает, небо синее, чистое и высокое, а тайга — красавица выставляет напоказ свои прелести, словно говоря: "Любуйтесь! Вот они — мои стройные ели и сосны, мои могучие кедры, ажурные стланники. Вот моя сизая с матовым налетом крупная голубица, вот розовеет боками брусника”. А осенние цветы — они просто великолепны в зеленой рамке лесов: белые нежные ромашки, густо-сиреневый мощный иван-чай.

Предвещая близкое бабье лето, начинают летать в воздухе тонкие паутинки, попадают на лица путников, щекочут.

Заигрывает, завораживает тайга.

— Эх, погодка-то какая стоит! — мечтательно говорит Балуткин, замыкающий цепочку, и прикрикивает на Сороку, идущего впереди:

— Ты, Семеныч, не гони так, загнал совсем. Зачем запаливать ребят, подумай сам.

Дед Сорока, смеясь, оборачивается:

— Что я слышу! Михалыч пощады запросил. Во дела, так дела. Михалыч, не позорься, ты меня младше на десяток лет. Застоялся конь в стойле! Вот я тебя по тайге погоняю, погоняю, — шутливо грозит он, но снижает темп.

Николаев слушает дружескую перепалку стариков и думает, что затеял ее участковый не зря, хочется ему подбодрить людей. Несколько часов идут они за дедом Сорокой, привал решили не делать до ночлега. Время бежит быстро, а идти по тайге так трудно.

Путается в ногах высокая гибкая трава, то и дело попадаются старые огромные валежины, иные и не перешагнешь, приходится влезать на них и съезжать, как с горки. Чуть зазеваешься, хлестнет по лицу ветка.

Солнце село, но еще стояли голубоватые сумерки, и Сорока уверенно вел группу. Остановились на ночлег, когда совсем стемнело. Сорока вывел их прямо к небольшому родничку.

Они еще раньше решили, что отряду не следует таиться, чтобы не насторожить Игошина, который мог заметить их.

Разожгли костер, поужинали, Николаев молча показал очередность дежурства, и наступил блаженный отдых.

Шли весь следующий день. "Марш-бросок, — шутил Колбин, — чемпионы мира по таежной ходьбе. Лидирует Сорока”.

Вечером у костра Сорока сказал:

— Доставайте карты, ребята. Озеро теперь уже близко, завтра пути наши разойдутся.

На карте Колбина Сорока показал, где сделан второй привал, отметил место, где у озера находился его шалаш. По расчетам старого охотника, группа Колбина, обогнув озеро с севера, должна подойти к шалашу примерно в одно время со второй группой, обследующей южную часть.

— Будете споро шагать, поспеете к чаю, что мы заварим, — опять пошутил он. — Не ленись, Михалыч, а то чай остынет.

Сорока стал подробно рассказывать о таежных ориентирах, обращаясь главным образом к Балуткину.

Колбину он сказал:

— Ты, парень, извини, хоть ты старший, а меня в тайге Михалыч лучше поймет, мы с ним договоримся быстро.

— Какие тут обиды, — ответил Колбин. — Я в этих местах впервые.

Утром группы разошлись. Николаев с беспокойством смотрел вслед уходящим. Конечно, он уверен в них, но как предугадать, что предстоит им, в какой ситуации они окажутся — условия розыска были необычными и трудными. Впервые он подумал, что, может быть, не следовало разделяться на небольшие группы, но тут же одернул себя — все они сделали верно. Если ничто не насторожило Игошина, он выйдет к озеру, а если выйдет — значит находится где-то поблизости. Когда произойдет встреча с Игошиным, не знал никто.

— Ну, молодая гвардия, пошли дальше, — негромко сказал Сорока.

— Иван Александрович, ты замыкаешь, а Вадим, — он показал на геолога, — в середке у нас будет. Поглядывайте, ребята, по сторонам, да и под ноги не забывайте смотреть. Спешить не будем.

Пообещав не спешить, Сорока тем не менее вел группу ходко. Не переставал удивляться Николаев выносливости и неутомимости Сороки, а тот успевал на ходу еще рассказывать им о местах, где они проходили. Отдых давал только, как он говорил, со значением — на ягодных полянках, у лесных родничков.

Солнце припекало, рюкзаки казались тяжелее, чем прежде, а встречавшиеся колодины — все больше.

Часа через три утомительной ходьбы вышли, наконец, к озеру, искупались в прохладной воде, и силы вроде прибавились. С улыбкой наблюдал за молодыми Сорока.

— Эх, молодость, молодость. Мне бы ваши годы, ребята, — вздохнул он;

Веселый Вадим ответил:

— А нам бы, дедушка, ваши силы! По тайге, как сохатый, идете. Не угонишься.

— Сейчас что! А вот раньше я ходил, так ходил. Что летом, что зимой. Как говорится, ветер свистел за мной. По соболиному следу три дня в мороз без отдыха бегал.

Пересплю ночь у костерка — и опять. Сейчас уж не то, — охотник опять вздохнул, — не то, ребята. Но силы еще есть, — бодро добавил он, — а посему — айда дальше. Сегодня мы до шалаша моего не дойдем. Заночуем, знаю я место хорошее, недалече будет, верст десять с гаком, — он уже шутил, и Николаев, зная присказку, подыграл ему:

— А гак-то велик?

— Не велик гак, ребята, верст десять всего, — засмеялся старик.

Притворно завздыхал Вадим: