Тайна двойного убийства

Николаев боялся прервать исповедь Игошина. А тот говорил печально и тихо, пробуждая в лейтенанте чувство жалости, которое он прогонял, но не мог прогнать окончательно.

”Ну почему? — думал Николаев. — Почему этот парень стал убийцей? Дезертировал — вот и причина”.

— У Васильевской на лагерь геологов наткнулся, — продолжал между тем Игошин, — а в лагере один завхоз. Ночевать оставил, накормил. Я смотрю — ружье у него отличное, такое для тайги — клад. Стал думать, как ружье это взять. А тут вижу, под брезентом ящиков полно. Решил, что продукты там. Геологов, знаю, хорошо снабжают. Вот бы, думаю, мне эти продукты да ружье, так я бы год из тайги не вышел. Прошла ночь, утро пришло — надо мне решаться. Я поначалу хотел взять ружье — и тягу, а вот когда мне продукты взять захотелось — тут я и надумал. Вроде в шутку подумал, а прицепилась эта мысль ко мне. Думаю, кто узнает? Какие следы в тайге? Старик пожил свое, теперь мне надо жить. А геологи решат, что обворовал их завхоз и сбежал.

Утром Степан чай вскипятил. Ружье у него в палатке было. Оба ствола заряжены, я видел. Он и не оглянулся — я ему в спину… Он — бульк в воду. Подбежал я к речке — его уж нет. Стал я ружье смотреть. Гильзу пустую вынул, свой патрон вставил в ствол — с картечью. Собираюсь. Поднял брезент с ящиков, а там — камни! Зло меня такое взяло! Ну, думаю, возьму, что есть. Брезент снял, палатку, вещи собрал, какие поцелее. Хотел подальше в тайге спрятать.

Игошин замолчал. Он молчал долго, потом тревожно спросил:

— Что мне будет, а?

— Не знаю. Суд будет — это точно, — ответил Николаев. — Хоть тут ты правильно решил — признаешься. Каешься, что такое сотворил?

— Не хотел я геолога, — зло сверкнув глазами, выкрикнул Игошин. — Я и сам не пойму, как это случилось?! Когда я уже почти собрался, слышу — мотор на реке. Я ружье сграбастал и — по берегу навстречу. Чуть отошел, вижу из кустов — плывет в лодке, не стережется. Опять я разозлился. Думаю, сейчас все прихватит. Распалился, а тут и он — напротив. Поднял я ружье — и картечью, он — в воду. Потом гляжу, а он на берег лезет, как раз напротив лагеря. Я бегом к лагерю, зарядил стволы. А он голову поднял и смотрит. Я еще раз выстрелил — он и упал там.

— …Страшно, — выдохнул Игошин, — даже сейчас страшно. — Я и не хотел убивать, не собирался, — заторопился он. — Как-то само получилось. Я же не знал, что он приплывет, откуда мне знать? Вот и вышло так.

— А одежду? — напомнил Николаев. — Тоже не хотел?

— Почему? Одежду снял, могла мне пригодиться. Что я, не понимал? Мне надолго надо было в тайге залечь. Вначале за лодкой побежал. Мотор у лодки заглох, ее к завалу прибило. Мотор завести не мог, с шестом на лодке вернулся к геологу. Он у самой воды лежал. Посмотрел — часы на руке, идут. Снял часы, ножик взял, ну и другое. А тело в воду.

Переехал на лодке в лагерь, отошел малость — тайник вырыл, там вещи зарыл, мотор с лодки.

— Нашли мы твой тайник, — сказал Николаев. — Лодка где?

— На лодке я вниз спустился почти до Кирея. В устье вода спокойная, там я лодку притопил. Думал, сгодится. А тайник там же — палатка и вещи. А сам налегке сюда, к озерам. У меня патронов маловато, хотел у деда разжиться и на гольцы податься. Уж там бы меня не нашли!

— Нашли бы мы тебя, Игошин, и под землей бы нашли, — устало сказал Николаев. — Дезертировал ты не только из армии. Из жизни тоже. Перелюбил ты себя. Подумай-ка, одних ли геологов жизни лишил? Самому ведь, хоть и зовешься "медвежьим сердцем”, страшно того, что сделал. Убийцей себя не хочешь называть, недаром ни разу не сказал, что убил людей, слова даже боишься этого. "Стрелил, жахнул”, — убил ты их и себя убил с ними.

Солнце уже встало и осветило сияющий, ослепительно прекрасный мир.

Позади бессонные ночи и трудные дни. Игошин благополучно доставлен на базу геологов в заимке Васильевской, где его уже ждали военные следователи.

Николаев и Колбин прощались с людьми, которые стали для них близкими в это печальное и беспокойное время. Пожимали руки геологам.

Балуткин отказался летать в райцентр: "Мне здесь до дому — рукой подать!” Николаев представил себе это "рукой подать”, засмеялся, обнимая Ивана Михайловича.

А Сорока успел набрать спелой голубики и теперь совал туесок с ягодой в руки Николаева: "Отвези дочке, прошу!” Николаев смущенно отказывался, а Сорока обиженно вскидывал брови: "Что ты за человек такой, задавит тебя туесок, что ли?”

Так и пришлось Николаеву лететь с подарком охотника.

Игошин тоскливо и безотрывно смотрел в маленькое круглое оконце вертолета на проплывающую внизу тайгу.

Болело, видно, и медвежье сердце.

А голубика, закрытая в тонкой бересте, вобравшая в себя свежесть леса, источала тонкий аромат, нежный и стойкий, как сама жизнь.

Происшествие на реке

Старенький "Москвич” жалобно постанывал на колдобинах, разбрызгивая по сторонам коричневатую жижу. Казалось, дождь лупит по дороге прицельно. Тугие струи стреляли прямо в лужи, взрывая их пузырями.

В машине царило молчание. Мне казалось, что молчали все по-разному.