Тайна ее сердца

Мэггс кивнула, хотя Годрик и не мог этого видеть.

Она заметила, как поднялись и упали его плечи, когда он тяжело вздохнул:

– Когда она заболела, я начал молиться Богу. Умолял его помочь. Я готов был на все, лишь бы только она не чувствовала боли. Если бы в тот момент мне на пути повстречался дьявол, я с радостью продал бы ему свою душу и жизнь в обмен на ее здоровье.

Мэггс хотела что-то сказать, но Годрик обернулся, все еще не поднимая глаз.

Господи, как изменилось его лицо! Было ощущение, что на нем навечно отпечаталась боль от потери любимой.

Единственная слеза скатилась по его гладко выбритой щеке, а потом лицо приняло привычное выражение.

– Я согласился воплотить в жизнь сумасшедший план Гриффина, – процедил он, – лишь потому, что был уверен: вы никогда не заинтересуетесь мной и этим браком.

– Но… – начала Мэггс и осеклась, ибо внезапно поняла, чем все это закончится. Она сделала шаг вперед, протянула к Годрику руки, но ее пальцы схватили лишь воздух.

– Нет, – мрачно и решительно произнес он. – Я не был ни с одной женщиной с момента смерти Клары и не собираюсь изменять своим принципам. Я знаю, что такое настоящая любовь. Все иное будет лишь жалкой пародией. Поэтому, Маргарет, мне очень жаль, но я не стану спать с вами, чтобы вы обрели столь желанного ребенка.

Годрик долго смотрел на закрытую дверь, разделявшую их с Маргарет спальни. Он задвинул щеколду, прекрасно понимая, что тем самым еще сильнее обижает жену.

Он провел руками по голове, и коротко стриженные волосы защекотали ладони. Господи! Да разве мог он догадаться, с какой целью Маргарет приехала в Лондон? Годрик поморщился, вспомнив выражение боли на ее лице после того, как он отверг ее предложение.

– Проклятие, – еле слышно пробормотал он и подошел к маленькому столику у стены, чтобы налить вина.

Годрик отхлебнул терпкого напитка и вздохнул. Почему Маргарет вдруг решила выдвинуть такие требования? Он ведь считал, что она прекрасно и счастливо живет в его загородном поместье.

Взгляд Годрика перекочевал на комод. Он допил остатки вина и подошел ближе. Ключ от самого верхнего ящика висел на серебряной цепочке у него на шее. Он доверил Моулдеру свою жизнь, но не то, что хранилось в этом ящике. Старое дерево протестующе заскрипело, когда Годрик отпер и выдвинул ящик. Он втянул носом воздух и заглянул внутрь. Вот они – письма Клары, аккуратно перевязанные черной ленточкой. Они с Кларой редко расставались после свадьбы, поэтому стопка получилась очень тоненькой. Рядом с письмами стояла покрытая эмалью шкатулка, в которой Годрик хранил два локона. Один – темно-каштановый с золотистыми прожилками – был подарен ему, когда они с Кларой только начали встречаться. Второй же – седой и хрупкий – был срезан перед самыми похоронами.

Годрик коснулся виска. С годами он тоже поседел в отличие от своей слишком рано умершей жены. Они с Кларой должны были стареть вместе, идя рука об руку по жизни, связанные воедино крепкой любовью и искренней дружбой.

И вот теперь Клара в могиле, а он влачит безрадостное, совершенно непохожее на жизнь существование.

Существование, прочно связанное теперь с Маргарет.

В другом углу ящика прямо под пальцами Годрика оказалась еще одна, не столь опрятная стопка писем. Годрик помедлил, а потом взял одно письмо и развернул. Лист бумаги был исписан вдоль и поперек. Маргарет писала крупно и размашисто, словно рука не поспевала за потоком ее мыслей. Годрик поднес письмо к глазам и начал читать.

«18 сентября 1739 года.

Дорогой Годрик!

Вы, конечно, можете мне не поверить, но популяция кошек, проживающих у нас на конюшне в Лорелвуде растет с устрашающей скоростью! Обе наши кошки – полосатая серая и черно-рыже-белая – принесли этой весной потомство. А потом эта пятнистая негодница вновь забеременела. И вот теперь, когда бы я ни пришла навестить Минерву (надеюсь, вы помните маленькую гнедую кобылу, что я купила у сквайра Томпсона?), меня преследует целая армия кошек. Черных, серых, полосатых, пятнистых. И все как одна самки, как заверил меня наш хромой конюх Тоби. Так вот, все они заглядывают мне в глаза и поднимают хвосты трубой. Тоби говорит, я должна перестать подкармливать их остатками трапезы. Только я вас спрашиваю: разве это гуманно? Кроме того, они уже привыкли получать лакомство…»

Годрик перевернул письмо и продолжил чтение.

«…и если я сейчас перестану их угощать, они невзлюбят меня и отправятся на мои поиски в дом!

Кстати сказать, Сара совсем выздоровела и больше не говорит в нос, о чем я очень жалею (я имею в виду ее голос, а не выздоровление). Она больше не говорит так забавно, как прежде. Ведь страдая от насморка, она разговаривала, точно престарелый сварливый дядюшка, хотя у меня дядюшки нет и я не знаю, как бы звучал его голос.