Тайна Элизабет

Отоспавшись у Макса и затем рано утром выступив со своей потрепанной армией из Салепа, уже на закате солнца Томас медленно и осторожно подошел к веющим холодом могущественным Северным воротам. Захваченные при осаде и затем освоенные баллисты прицельно смотрели на выживших героев сверху. Хотя никто не стрелял, было очевидно, что их долго и с нетерпением ждали. Когда ворота после продолжительной паузы все же со скрипом и грохотом распахнулись, отстраненные воины зашли в город под аплодисменты мужчин и плач многочисленных женщин и детей, судорожно и почти всегда напрасно ищущих среди них своих доблестных сынов, мужей и отцов. В глазах оставшихся в городе рыцарей читалось безмерное уважение и неестественная сдержанность. Видимо, их о чем-то предупредили, но сами они были по-человечески бесконечно рады видеть своих уцелевших товарищей и особенно молодого трибуна Юрга, не прекращающего удивлять своей живучестью и храбростью. В полуразрушенном Парфагоне уже давно пошатнулась вера в непогрешимого короля и как всегда бывает в таких случаях, осиротевшая вера людей начала искать новых обожествляемых лидеров, без которых большинство отныне беззащитных от внешней угрозы простых людей не могли существовать по определению.

Хотя вход ненавистным мутантам в столицу был категорически запрещен, никто не смел и тихого слова сказать хромающим воинам, неровным строем шагающим по все еще прекрасной Аллее героев. Разинув рты, толпившиеся по обе стороны дороги горожане ошарашенно рассматривали невероятно мощные переливающиеся мышцы челоконя под его лишенной жира кожей, а также удивлялись его загорелому круглому лицу с большой челюстью и роскошному высокому ирокезу. Польщенный вниманием, Билл такую важность еще никогда в жизни не испытывал, отчего радушно и искренне благодарил любого, кто просто бросал на него боязливый или брезгливый взгляд. При этом многие мужчины откровенно пугались и невольно делали несколько шагов назад, а чувствительные дамы вскрикивали и убегали прочь вместе с рыдающими от ужаса детьми.

– Томас! – кинулся навстречу бодрый Ален. – Томас!

– Ты ли это, дружище? – горячо обнял его друг.

– Что с твоим лицом? Кому ты позволил колоть на нем дрова?

– Все так плохо? Заживет…

– Как ты вообще выбрался из этой мясорубки?

– Потом расскажу.

– А где Вектор? Дашь как-нибудь на новой коняшечке покататься?

– Я вам не коняшечка, – обиделся Билл. – Я человек.

– Ален, это наш старый друг. Ты забыл? Вектора больше нет.

– Тот самый хромой Билл? Ну, вы даете!

– Я не хромой. Спасибо!

– Теперь с голоду не помрем!

– Как вы смеете! Спасибо! Ой, не спасибо!

Пообщавшись с воодушевленным приятелем, которому повезло остаться среди нескольких офицеров во внутреннем гарнизоне и пройдя еще несколько минут по знакомым улочкам, изумленный Томас вдруг поймал себя на дерзких ощущениях и мыслях, которых прежде никогда не было в его скромной голове. Хотя с ним может приключиться все, что угодно, он будто отныне стал иметь право на этот город. Он чувствовал и видел, что сама столица с ее настрадавшимися жителями думала точно также. Он внезапно стал смотреть на горожан с осязаемым чувством личной ответственности перед ними, перед каждым из них. Только один он мог вытащить их из той незавидной ситуации, где они не по своей воле оказались, словно слепые котята копошась в ящике со старыми тряпками в темном чулане, ничего не видя и не понимая. Смелый Томас был их единственной надеждой, хотя бы потому, что все это просто осознавал. Сколько еще таких сведущих людей в городе? Ньюртон? Капица? Сколько бы их ни было, только один он хотел что-то изменить в этом абсурдном мире и всем сердцем заботился о простых горожанах и многочисленных селянах на подконтрольных территориях.

Первым делом израненный воин направился в благочестивую Академию, где в промерзшей Башне заточения ему на этот раз сразу же разрешили увидеть настрадавшуюся Марию. Она хоть и выглядела исхудавшей и потрепанной, но была в заметно приподнятом настроении, испытывая выпирающую гордость за своего выжившего мужа, героически вернувшегося из настоящего ада и теперь претендующего далеко не на последние роли во всем Парфагоне, ввиду горестной погибели почти всех более взрослых и опытных товарищей. Она уже начала понемногу забывать истеричную историю с избалованной Элизабет, списав ее дурацкую выходку на простое чудачество. Сама себе Мария клялась впредь более понимающе и сдержанно реагировать на прихоти королевских особ, дабы такая беда не повторилась впредь.